– Ты уверен? Видели белого оленя?
Эйнар кивнул, снова лишившись дара речи.
– Где?
– К… к востоку, за выгоном Карла Хенриксона. У трех водопадов.
– Не жди меня к ночи, мама, – весело бросил он и вышел в снежную замять.
Другие дети, до тех пор не промолвившие ни слова, вдруг разом засуетились, собираясь следом за ним. Все, кроме Ханса Петера и ласси. Фрида ничего не говорила, пока средние дети делили между собой теплую одежду и лыжи и по одному выходили на холод. Когда за последним закрылась дверь, она недовольно повернулась к оставшимся, старшему и младшей.
– Ваши братья и сестры решительно настроены добыть семье состояние, но вы, я вижу, не таковы, – рявкнула она, протопала к очагу и взяла ложку, которой Катла мешала суп.
– Малышка слишком юна, чтобы гоняться по бурелому за лунными бликами, – ответил Ханс Петер. – Да и негоже безымянному ребенку бродить по лесам.
– А у тебя какая отговорка, у здорового-то мужика? Сидишь целыми днями у огня, как старуха, грея свои ленивые кости!
– Ласси слишком мала, а я слишком стар, – мягко ответил Ханс Петер. – Я отправился в погоню за лунным светом на борту «Морского дракона» и до сих пор об этом жалею.
Маленькая ласси переводила взгляд с ворчливой матери на брата с печальными глазами и не знала, как поступить. Ей-то, наверное, можно остаться. Как сказал Ханс Петер, она слишком маленькая, чтобы торчать на холоде, да и ночь близко. Но как же здорово было бы поймать белого оленя и попросить его сделать Ханса Петера снова счастливым!
– Я тоже иду, – заявила она и поднялась со своего места у огня.
Ее немного пробирала дрожь от страха: вдруг какой-нибудь тролль встретится? Но тогда, решила ласси, она просто назовется Аннифрид, именем своей сестрицы.
– Что? – поразился Ханс Петер. Он бросил кусок дерева, который резал, и взял сестру за руки. – Маленькая моя ласси, это не дело.
– Все со мной будет в порядке, – возразила девочка, изображая уверенность, какой вовсе не чувствовала.
– Парок не осталось, – заметил Ханс Петер.
– Возьму одеяло, – ответила ласси, подумав.
Она твердо решила поймать этого оленя ради Ханса Петера, и ничто не могло ее остановить.
– Ты замерзнешь до смерти! – взвизгнула мать. – Если хотела надеть парку, нужно было шевелиться. Иди помешивай суп, мне надо чулки штопать.
– Нет. – Ласси вскинула голову. – Я найду белого оленя.
– Тогда надень мою парку.
Ханс Петер поднялся наверх, и ласси услышала, как он роется в своем морском сундуке. Он редко его открывал, и петли недовольно скрипели. Ханс Петер спустился по лесенке и подал сестренке парку и сапоги:
– В этом не замерзнешь. И не потеряешься.
– Ой, я не могу! – Она схватилась за щеки, пораженная красотой протянутой ей одежды.
Сапоги и парка были отделаны тончайшим белейшим мехом, какой ей только приходилось видеть. Верхний слой из мягкого войлока, белого, как первый снег, был покрыт орнаментом из кроваво-красных и лазурно-голубых лент. Угловатые линии вышивки напоминали узоры, которые выреза л Ханс Петер, но ни один из знаков не показался ласси знакомым.