— Как знать, — нерешительно протянул я и подумал: «Может быть, сказать сейчас?
…Она все обо мне знает. Знает мое детство, как я жил с матерью и работал в деревне, как семнадцати лет принял участие в коллективизации и борьбе против кулачества. Знает, как ушел в город, имея за плечами сельскую школу, как четыре года спустя нашел свое место в жизни, твердо решив посвятить себя партийной работе. Я рассказывал ей об учебе в комвузе и о том, как по партийной мобилизации был направлен в авиационную военную школу, хотя прежде никогда не думал, не имел никакого желания учиться на летчика; но воля партии для меня — закон.
И вот теперь, военный летчик по профессии, я, естественно, хотел быть на передовых позициях, мечтал принять участие в боях на стороне республиканской Испании и революционного Китая. Недавно два моих товарища по летной школе уехали в Китай, чтобы сражаться против японских захватчиков. Я попросил, чтобы меня тоже послали в Китай. Отказали; предложили поехать на Дальний Восток. Там граница и пахнет порохом. Я с радостью согласился. Вот этого-то Валя пока и не знает — смерть дочки отодвинула, сделала на какой-то срок невозможными все разговоры, связанные со службой. Теперь она сама, первая, спросила меня… Пожалуй, сказать надо сейчас. Как лучше — это сделать?
Решил ничего не утаивать, сказать обо всем прямо.
Она слушала внимательно, не перебивая.
— Что же, — пожала Валя плечом, — земляночка, наверное, там для нас найдется?
Я и раньше был в ней уверен. Но эта ее готовность следовать за мной куда угодно, высказанная так просто, глубоко тронула.
— Вот наши потайные врата, — сказал я с деланной беспечностью, чтобы не показаться расчувствованным, раздвигая лаз в колючей проволоке, ограждавшей территорию гарнизона. Если бы Валю задели острые шипы, боль испытал бы и я — так мне казалось в ту минуту. Она миновала преграду легко.
— Скажи, ты действительно теперь чувствуешь призвание к полетам? Или тебя заставляет летать необходимость?
Я молчал.
— Ведь в летном деле, как и во всяком другом, нужен талант? — осторожно спрашивала Валя.
— Призвание, талант!. . В авиации, знаешь ли, эти слова чаще всего повторяют задавали да лодыри. Человек, как появляется на свет, умеет только кричать да конечностями дрыгать. Если и дальше ему ничего не показывать, то он, как звереныш, будет всю жизнь есть да спать. А если с детства с ним заниматься, то можно любые задатки развить. Я имею в виду здорового ребенка, конечно. Все зависит от воспитания. Что посеешь, то и пожнешь…
— Это наши дома? — грустно спросила Валя.
Я спохватился, неловко вышло, кажется, у меня насчет ребенка.
Я поправил темно-синюю пилотку, разогнал складки под ремнем гимнастерки.
— День отдыха, а все почему-то по домам сидят, — заметила она.
— Могли уйти в город, как и мы с тобой. А потом, сейчас по распорядку — послеобеденный отдых.
Аллеи и площадки, в такое время обычно людные, были непривычно пусты.
Из замочной скважины нашей двери торчала бумажка, свернутая трубочкой. Пока я доставал ключ, Валя вынула записку.
— Наверно, тебе… Ну, так и есть! На, читай.