За ужином всегда оказывался кто-нибудь, приехавший по делам к одному из наших. Обычно это бывали люди северного типа — крупные, грубоватые. Алчные лица, сильный акцент. Они слишком много пили и улетали поутру.
С помощью Энн я определил наше местонахождение и двинулся в сторону «Каравеллы», где Шток снимал номер.
— Ну не ужас ли? — сказала Линдзи. — Я так и не добралась до Акрополя. За два с половиной месяца, верно, Дэвид?
— Помолчи. Все решат, что ты дурочка.
— Я жду моих занавесок.
Я сказал ей, что она не единственная, кто там не был, и попытался объяснить причины, мешающие мне совершить это паломничество.
— До него же рукой подать, — сказал Чарлз Мейтленд. — Стоит только взойти на холм. А может, вы хотите славы навыворот? Чудак, который игнорирует непревзойденные шедевры.
— Кажется, я слышу нотку зависти? Невольное восхищение?
— Поднимитесь на холм, Джеймс. Эта штука рядом. Она давит. Она так близко, что толкает тебя в плечо.
У него была манера изображать грубоватое нетерпение. Будучи среди нас старшим, он с удовольствием разыгрывал эту роль.
— Вот-вот, — сказал я. — В том-то и дело.
— Что вы имеете в виду? — спросила Энн.
— Он давит. Он слишком заметен. Он прямо-таки заставляет себя игнорировать. Или, по крайней мере, сопротивляться. У нас тоже есть самомнение. Мы тоже по-своему нелепы. Что и вынуждает нас цепляться за свое достоинство.
— Не знала, что вы так глубоки, — сказала она.
— Обычно я мельче.
— Но тема для вас явно не новая.
— Эта штука торчит здесь уже тысячи лет, — сказал Чарлз. — Взойдите на холм, посмотрите на нее, как все, и отправляйтесь обратно — потихоньку-полегоньку, левой-правой, топ-топ.
— Неужто так просто?
Разговор начинал меня забавлять.
— По-моему, вам пора отпустить бороду или обриться наголо, — сказала Энн. — Нам нужно наглядное свидетельство вашей приверженности столь глубоким идеям. А то я не уверена, что вы это всерьез. Мы хотим во что-нибудь верить. Бритая голова могла бы перевернуть нашу жизнь.
Я ехал мимо тротуара, заставленного автомобилями.
— Нам нужен японский монах, — сказала она Чарлзу, словно это и был ответ, которого они добивались.
— Обрейте голову, — устало сказал мне Чарлз.
— Вот почему мы еле влезли в вашу машину вшестером, — сказала Энн. — Она японская, потому и маленькая. Что бы нам не поехать на двух? Или на трех?
Дэвид Келлер, дюжий блондин из Небраски лет сорока, серьезно произнес мне в спину:
— По-моему, Джим, твои друзья стараются объяснить тебе, что ты дурак и занят дурацким делом в дурацком мире.
— Сел бы лучше за руль, Дэвид. Ты слишком пьян, чтобы разговаривать. Вот Линдзи меня понимает.
— Зачем тащиться наверх, когда он и так здесь, — сказала она.
— Линдзи всегда смотрит в корень.
— Если б его здесь не было, тогда можно бы и сходить.
— Чудо, а не женщина, — сказал я.
— Мы познакомились в самолете, — сказал Дэвид. — Где-то над океаном. Среди ночи. По местному. — Он откровенничал. — Она выглядела сногсшибательно. В тапочках «Пан-Ам», которые выдают на борту. Ее прямо обнять хотелось, понимаете? Как фею. Прическа в этаком трогательном беспорядке. Так и тянуло дать ей стакан молока с пирожным.