Читать онлайн «Прайм-тайм. После 50 жизнь только начинается»

Предисловие. Арка и лестница

НЕСКОЛЬКО ЛЕТ ТОМУ НАЗАД ЗАКОНЧИЛСЯ ШЕСТОЙ ДЕСЯТОК ПРОЖИТЫХ МНОЮ ЛЕТ, и я шагнула в семидесятилетие, или во второе десятилетие того периода, который рассматриваю как III акт своей жизни. По моему пониманию, он начинается в шестидесятилетнем возрасте. Конечно, имея хорошее здоровье, можно наплевать на шестьдесят. Но семьдесят – это уже серьезно. Во времена наших бабушек и дедушек тех, кому за семьдесят, считали древними стариками. Если они еще не умирали.

Однако в последнее столетие произошла революция – революция долголетия.

Такое удлинение, по сути, равняется целой половине жизни взрослого человека, и независимо от того, хотим мы этого или нет, этот факт все меняет. В том числе наше осознание себя.

Дополнительная комната

Социальный антрополог (и моя близкая подруга) Мэри Кэтрин Бейтсон нашла метафору, передающую ощущение человека, надеющегося прожить такую долгую жизнь. В своей недавно вышедшей книге Composing a Further Life: The Age of Active Wisdom («Созидание будущего: возраст активной мудрости») она пишет: «Мы не увеличили продолжительность жизни на несколько десятилетий путем простого удлинения старости; вместо этого мы открыли новый временной промежуток в течение жизни, вторую половину зрелости совсем иного рода, предлагаемую нам преклонным возрастом, в результате чего подвергается изменению каждый из периодов нашей жизни»². Бейтсон использует яркую метафору, сравнивая наши ощущения с тем, что мы испытываем, когда в доме прибавляется еще одна комната. И дело не только в самой комнате; в связи с ее появлением изменяются и все другие части дома.

В доме, с которым можно сравнить нашу жизнь, такие понятия, как планы на будущее, замужество, любовь, финансы, воспитание детей, путешествия, образование, физическая подготовка, уход на пенсию – все, что присуще каждой личности, – теперь, когда мы надеемся пересечь восьмидесятилетний, девяностолетний или еще более дальний рубеж, приобретает новое значение.

Но наша внутренняя культура не готова к этим переменам. В социальном плане очень многое делается так же, как в начале двадцатого века, когда все периоды жизни были рассортированы по отдельным, специфичным для каждого возраста «башням»: в первую треть жизни мы учимся, во вторую – занимаемся воспроизводством, в последнюю, предположительно, – бездельничаем. Но задумайтесь над тем, что было бы, если бы мы снесли эти «башни» и включились в активную жизнь. Например, давайте посмотрим на учебу и работу как на вызов, который бросает нам увеличившаяся продолжительность жизни, а не как на то, что заканчивается в момент выхода на пенсию. Что, если бы дети в раннем возрасте смогли пережить удивительное ощущение быть полезным; если бы с первого класса знали, что будут заниматься своим образованием на протяжении всей жизни? Что, если бы вторая, традиционно продуктивная, часть жизни органично сплеталась с досугом и учебой? А пожилые люди, отдавшие двадцать или тридцать лет работе, могли бы наслаждаться свободным временем, все еще продолжая так или иначе работать и подумывая о другом образовании – хотя бы для того, чтобы освежить мозги? Если нарисовать в воображении такой путь, долголетие становится похожим на симфонию, по-разному звучащую в разное время и, как и музыка, возвращающуюся к нам в слегка измененном виде, проходя по арке жизненного пути.