Проспав два часа, встали и утром в 7
часов приехали в Иерусалим.
6 мая. Земли здесь кругом хорошо обработаны и густо
заселены. Монастырь стоит в 10 милях от Москвы. Ночью в пути мы слышали, как жутко выли волки;
они были очень близко от нас; на утренней заре
мы видели лисиц и слышали пение многих птиц.
[177]
Монастырь, который они называют Иерусалимом
243
, издали похож на русскую крепость. Имеет 10
—12 башен 244, или брустверов; расположен
довольно близко от быстро текущей реки [Истры],
которая теперь [с помощью искусственного
канала] полностью его окружает. Вокруг вся
земля разрыта и временно покрыта бревнами, рвы
сухие. У ворот стоит довольно высокая
деревянная башня, по их обычаю, искусно
украшенная резьбой; в ней висят часы с боем; на
возвышении 245 стоят 5—6 пушек и висит оружие
караульных стрельцов, их десять; царь прислал
тридцать, но двадцать отослали обратно. Перед
воротами монастыря большой двор, где находится
гостевой дом, куда Его Преосвященство помещает
тех, кто его посещает или приезжает сюда — не
монахов. Там же рядом находятся кузницы,
литейная для отливки колоколов, кирпичный
завод, конюшни, малярии, лавки, каменотески, а
также жилища для рабочих. В этот передний двор
проходят через большие ворота. Когда мы приехали, нас принял один из его
юнкеров 246 и секретарь Дионисий Иванович, он
родом из Риги, был в Польше пленным, а теперь
перекрещен. Нас повели в упомянутый дом для
гостей, где сразу накрыли стол и застлали скамьи
ковриками. Когда настало время Его
Преосвященству вернуться с молитвы, мы
приготовились явиться и бить перед ним челом.
Привели в порядок привезенные дары, чтобы
показать ему. Стрельцы держали их, стоя рядом с
нами. Это были: пуд жидкого масла, т. е. 40
фунтов, 5 голов сахара, 2—3 пакета с
пряностями, мешочек с семенами и большой
ящик, который мы оставили на повозке и так ему
показали, он был полон луковицами, цветами,
рассадой, кустами роз и ягод. Нельзя
пренебрегать подарками для высоких лиц,
особенно если имеется к ним просьба либо хотят
их посетить или прийти к ним в гости. Итак, мы
стояли со всем этим добром в открытую у
крыльца, ожидая его. Когда он приблизился, мы
все трое очень почтительно били перед ним
челом, а встав, предложили ему свои подарки,
которые он охотно принял и, рассматривая, очень
нас благодарил. На его крыльце стоял большой
белый камень. На него он сел, чтобы беседовать с
нами, а мы стояли [178] перед ним под открытым
небом с обнаженными головами. Он
расспрашивал нас о многом, о ходе нашей войны
[с Англией] и о том, как отпускают нашего посла;
когда мы ответили: "Плохо", он сказал: "Вот
теперь так и идут дела, когда меня там нет и они
лишены моих благословений, всех они делают
своими врагами, включая татар. Когда я еще
находился в Москве, всегда меня обвиняли в
подобных неудачах; но кто же теперь виноват?"
После этого он стал расспрашивать нас о
положении большинства государств в мире. Надо знать, что этот патриарх, вызвав немилость
царя, самовольно ушел со службы, забрал свой
священный посох и тайком уехал из Москвы.