Текстильщицы были женщинами тихими и дисциплинированными. Получив путевку в «профилак» — так сокращенно они называли якобы свой дом отдыха, — чувствовали себя на седьмом небе от счастья. Распаривая скрюченные от работы пальцы в настоящей финской сауне, отмокая в бассейне, наполненном до краев лазурной водой, они мечтали через год-другой вырвать у заводского профкома путевку и спрятаться в лесной тишине от опостылевшего грохота станков, утробного рева мужа-алкаша, ломаемого очередным похмельем, и прочих мерзостей жизни обыкновенной советской ткачихи.
Женщины постарше днем чинно прогуливались по лесным тропам, вечерами судачили, собираясь на посиделки у телевизоров. Молодежь предпочитала побеситься в бассейне и оторваться на дискотеке, устраиваемой по выходным.
Правда, заполучить путевку было сложно. Номера «Шпулек» — это было второе название профилактория, придуманное завистливыми горожанами, не имевшими никаких шансов попасть туда, — помимо работниц комбината постоянно оккупировали важные чиновники из Министерства легкой промышленности, партийные товарищи, наезжавшие даже из Москвы, прочие нужные для города люди.
Летом число ткачих сокращалось до минимума.
Места в райском уголке бронировались для высоких гостей. Зимой тружениц опять запускали погреться в сауне.
Откуда взялся здесь Юрчик, никто не знал. Он сам себя именовал этим ласковым именем, был незлобив и тих. Лицо, поросшее редкой, клочками, бородкой, напоминало сморщенную репу, причем с одной стороны морщины были резче и глубже. По-своему был вежлив.
Когда кто-либо давал ему подаяние, стремился поцеловать руку.На Руси издревле почитали и оберегали юродивых, признавая за ними особое право жить отличной от других жизнью и зваться божьими людьми.
Юрчик не пророчествовал, но и гадостей не делал.
Раза два с ним случались эпилептические припадки, и «Скорая» увозила его в психдиспансер. Однако он всегда возвращался обратно.
Его приютил такой же горемыка, работавший кочегаром котельной и сантехником по совместительству, спившийся отставник Степаныч. Ко Дню Советской Армии он облачался в военный китель с золотыми парадными погонами, отмеченными майорскими звездочками и скрещенными пушками в петлицах, надирался вдрызг, выбирал среди отдыхающих готовую слушать его пьяные излияния женщину и часами рассказывал о службе на страшном Тоцком полигоне — о первом испытании ядерного оружия, сломавшем ему жизнь и отнявшем здоровье.
— Думаешь, я пью? — пустив слезу, говорил он; — Я радионуклиды из организма вывожу! — При этом Степаныч пытался облапить собеседницу или хотя бы придвинуться поближе.
Труба котельной, уставившаяся своим прокопченным жерлом в небеса, портила общий живописный пейзаж. Ее неопрятный вид плохо сочетался с красной черепицей крыши, чистенькими стенами гостиницы и бассейна, стройными, словно выкованными из меди, стволами сосен. Сам Степаныч называл свое место работы и жительства крематорием, страшно злился, если кто-нибудь приходил к нему без приглашения, и, несмотря на запои, не допустил ни одной аварии на вверенном ему объекте.