Катарина КЕРР
ЧАРЫ КИНЖАЛА
ПРОЛОГ, 1045
Люди видят жизнь как движение от тьмы к мраку. Боги видят в жизни лишь умирание…
В зале света ей напомнили о ее судьбе. Здесь все было соткано из света; свечение, подобное трепещущим язычкам золотого пламени, заполняло вечность. Говорившие были подобны столпам света, а их слова — ослепительным искрам. У великих Владык Рока не было ни ликов, ни голосов, ибо все человеческое давно испепелил пламень зала света. И у нее тоже не было ни голоса, ни лица, ибо она была слишком слаба, — крохотный язычок бледного огня. Но она слышала, как они говорят о ее судьбе и о тяжкой задаче, которую предстоит исполнить, о долгом пути впереди и о бремени, кое ей надлежит принять добровольно.
— Немало смертей привели тебя к такому повороту судьбы, — рекли они ей. — Но настала пора взять нить в свои руки. Истинной сутью своей ты принадлежишь двеомеру. Не забудешь?
— Я попытаюсь, — сказала она. — Я попытаюсь запомнить свет.
Кажется, их это позабавило.
— Тебе помогут. Ступай. Пора умереть и войти во мрак.
Она попыталась преклонить перед ними колени, но они поспешили удержать ее.
Они знали, что и сами — лишь служители единого истинного света, ничтожные служители, пред ликом подлинного величия, пред ликом Света, что дает рождение всем богам.Ступив в унылые серые пределы, она зарыдала, тоскуя по свету. Здесь повсюду колыхался туман, мелькали призраки и тысячи видений, и говорящие казались ветреными вихрями, швырявшими в нее словами. С ней вместе они оплакивали ее уход во тьму. У духов ветра были лица, и внезапно она осознала, что и сама теперь также обрела лицо, ибо все они были людьми и ушли слишком далеко от света. И когда они заговорили с ней о плоти, она вспомнила о вожделении и о наслаждении, которое дарит плоть.
— Но помни свет, — шептали они ей. — Держись света и следуй путем двеомера.
Ветер сдувал ее в серый туман. Повсюду вокруг вожделение ощущалось подобно вспышкам молний в грозу. И тут же ей вспомнились летние грозы, капли дождя на лице, влажная прохлада в воздухе, жар очага и вкус пищи во рту. И тогда она ощутила мужскую силу, которую некогда так любила, ощутила близость, совсем рядом, и тепло, как от огня. Вожделение закружило ее, увлекая все ниже и ниже, подобно тому, как уносится сухой листок, влекомый речным водоворотом. И тогда ей вспомнились реки, поблескивающие под солнцем. «Свет, — сказала она себе. — Помни о свете, коему ты поклялась служить». Страх охватил ее: бремя показалось неподъемным, а сама она — слишком хрупкой и слабой. Ей хотелось вырваться и вернуться обратно, к Свету, но было слишком поздно. Нетерпеливое вожделение оплетало ее своими узами, пока наконец она не начала ощущать собственную тяжесть.