Энтони Бёрджесс
Мед для медведей
Часть первая
Глава 1
– Зачем, позвольте полюбопытствовать, вы направляетесь в Санкт-Петербург? – очень громко, чтобы перекричать музыку, проговорило дряхлое существо по имени доктор Таерсис, сидящее в инвалидной коляске. Его ноги были заботливо укрыты теплым шотландским пледом, и не было никакой возможности определить, брюки на нем или юбка.
– Туризм, – соврал Пол Хасси.
В это время духовые инструменты, выводившие мелодию на раздражающе высоких, пронзительных нотах, наконец умолкли, вступили струнные, и раздались плавные звуки вальса.
Воспользовавшись временным затишьем, в разговор вмешался человечек с влажно поблескивающими глазами, стоящий за спинкой инвалидной коляски. Он был необыкновенно похож на конторского клерка.
– С гомосексуалистами и коммунистами дела обстоят совершенно одинаково. Люди почему-то считают, что эти качества должны проявляться в человеке постоянно. Но это немыслимо! Невозможно, к примеру, быть гомосексуалистом, когда спишь. И коммунистом тоже.
– Довольно, Мэдокс, – снисходительно обронил его хозяин или хозяйка. Физиономию сидящего в кресле создания покрывала сетка глубоких морщин, очевидно, сказывалось пагубное влияние разгульной юности. Голова была маленькой, усохшей, но гордо сидела на сморщенной старческой шее. Пол Хасси решил, что эта древняя мумия, имевшая чрезвычайно высокомерный вид, лишена всех признаков пола с какой-то высшей целью.
Престарелое существо с аристократическим презрением взирало на многочисленных представителей новой интеллигенции, заполнивших кают-компанию. Глаза, цветом напоминающие устрицы, неодобрительно поглядывали из-под полуопущенных век.
– Если позволите, доктор, – снова заговорил Мэдокс.
– Не все, что люди делают, является политикой. Вспомните хотя бы тех дипломатов, которых мы встретили в прошлый раз. Их нисколько не интересовали вопросы дипломатических отношений, потому что они отчаянно страдали от несварения желудка. Между прочим, знаете, Пол, в России ни у кого не бывает кишечных расстройств. Там все готовят на хорошем масле. Все-таки это страна рабочих, – пояснил он.– Ну хватит, Мэдокс, – поморщилось древнее создание. Оно извлекло из-под пледа изуродованную артритом руку, корявые пальцы которой были сплошь унизаны золотыми перстнями, сверкающими и переливающимися даже на неярком балтийском солнце. Между двумя пальцами подрагивала сигарета.
Мэдокс щелкнул зажигалкой, и, словно повинуясь этому сигналу, невидимые музыканты перешли к шумному, бравурному финалу. Их музыка должна была возвестить всему миру о триумфальной победе советской идеологии. Под нее хорошо было маршировать по Красной площади и торжественно обнимать друг друга перед глазами телекамер, отмечая очередной советский праздник. Хотя временами сквозь грохот триумфального марша все-таки прорывались щемящие нотки истинно славянской грусти, которую, как ни старайся, невозможно уничтожить. Но вот прозвучали завершающие аккорды, потом пластинка еще некоторое время пошипела и окончательно замолкла.