Цитаты из книги «Золотой Храм»

— Но кто долговечнее — я, каким меня видят люди, или тот я, каким я сам представляюсь себе?
— Недолговечен и тот и другой, сколько ни пытайся продлить их век, рано или поздно всему наступает конец. Когда мчится поезд, пассажиры неподвижны. Когда поезд останавливается, пассажиры приходят в движение. Все имеет конец - и движение, и неподвижность.
Последняя из всех неподвижностей - смерть, но кто знает, нет ли и у нее своего конца?

— Скажите, святой отец, значит, нужно совершать только те поступки, которые ожидают от тебя окружающие?
— Вряд ли это у тебя получится. Но если ты и выкинешь что-нибудь неожиданное, люди лишь слегка изменят свое мнение о тебе, и вскоре ты снова станешь для них привычным. Человек забывчив.

Нет ничего плохого в том, чтобы выглядеть обыкновенным. Ты и будь обыкновенным, глядишь, и люди станут к тебе лучше относиться.

Душа могла грезить о неземной красоте алмазов, но брюхо упрямо требовало теста..Представляю, как обрадуются этим треклятым булкам люди, которые будут ломать головы, тщетно пытаясь уразуметь мои мотивы. «Смотрите-ка, он хотел есть! — воскликнут они облегченно. — Хоть что-то в нем было человеческое!»

Булка и я. Какая между нами связь? Каких бы высот ни достигал мой дух, готовясь к Деянию, вечно заброшенный и одинокий желудок все равно потребует своего. Собственные внутренности казались мне облезлым, прожорливым псом, не желающим слушаться хозяина. О, как отчетливо я сознавал: душа может сколько угодно стремиться к возвышенному, но эти тупые и скучные органы, которыми набито мое тело, будут стоять на своем и мечтать о пошлом и обыденном.

Чем чище выведенная порода, тем меньше сопротивляемость болезням. Если моя догадка верна, то мне обеспечено исключительное долголетие.

Человек - это такая тварь, которая сама на себя гадит.

Беспокойство по поводу смысла жизни — это роскошь, позволительная тем, кто не в полной мере ощущает себя живущим на белом свете.

Нормальные люди полагают, что увидеть себя можно только в зеркале, но калека всю жизнь смотрится в зеркало, постоянно висящее перед самым его носом. Каждую минуту он вынужден любоваться собственным отражением. Забвение исключается. Поэтому для меня то, что люди называют «смущением» или «моральным дискомфортом». — не более чем детские игрушки.

Главная ловушка, в которую обязательно попадает урод, — это не отказ от противопоставления себя миру, а слишком уж большое увлечение этим противопоставлением. Вот что делает урода неизличимым.

Наше недовольство миром, сколь бы яростным оно ни было, в принципе излечимо: достаточно, чтобы изменился либо ты сам, либо окружающий тебя мир. Но, если мир изменится, я существовать не смогу; а если изменюсь я, то не сможет существовать мир.

Так пусть же зло, зреющее в моей душе, растет, множится и наливается светом, пусть не уступит оно ни в чем этому огромному сиянию! И пусть чернота моей души, хранящей огонь зла, сравняется с чернотой ночи, окутавшей этот город!