Читать онлайн «Я была первой»

Катрин Панколь

Я была первой

* * *

Я не умею любить мужчин.

Я умею соблазнять, завлекать, ласкать, забывать­ся в мужских объятиях, отдавая себя без остатка, а вот любить – не умею. Я никого и никогда не подпу­скаю близко. Мой внутренний мир, то есть собст­венно я, остается для всех загадкой, тайной за семью печатями, запретной зоной. Своего тела я не пони­маю, и щедро им делюсь, дарю его окружающим.

А мужчины… Они приходят вслед за жгучим же­ланием раствориться в чужом теле, чужих планах и словах, почувствовать, как чьи-то сильные руки подхватывают и несут. Они приходят, когда ледя­ной холод царит у меня в голове и ниже. И вот я ус­тремляюсь к ним, бросаюсь в объятия, сулю им мо­ре тихих радостей и бурных утех… лишь затем, чтобы, едва насытившись, поплыть дальше, даже не обернувшись.

Я даю им все, чтобы тотчас забрать обратно. Для пущей убедительности вскрываю себе вены, но ухо­жу сама, прежде чем успевают зарубцеваться раны. И без устали повторяю, что мне никто не нужен, мне и так хорошо. Совсем одной. Без мужчин. И са­ма себе не верю, потому что мужчина – враг, без которого мне не жить.

А между тем, кругом одни мужчины, от них ни­куда не деться. Возьмем, к примеру, телевизор: вы­пуски новостей, заседания Ассамблеи, и вообще все сколько-нибудь серьезные передачи – всюду только они. В костюмах, при галстуках, пыжатся, с пеной у рта отстаивают свою правоту, делят между собой этот мир, чтобы проще было его завоевать, опусто­шить, разрушить. Иногда среди них, словно куст ге­рани, возникает одинокая женщина. Где-нибудь на дальнем плане. Говорит «я согласна, я не согласна». Этакое цветочное прикрытие. Впрочем, ее мало кто слушает.

А женщины тем временем рекламируют кремы для удаления волос, духи, воздушные подушки, го­товые завтраки и стиральные порошки или, в луч­шем случае, одетые в глубокие декольте, читают пышными губами готовые сводки новостей. Специ­ально обученные улыбаться, преклоняться, быть по­слушными как глина, они воспроизводят маленьких человечков в строгом соответствии с заданным об­разцом. Мужчины пробуют их пальчиком, облизы­ваются, прицениваются, сопровождают их выход одобрительным свистом: «какая рама! какие подвес­ки!», если они хороши и доступны. В противном слу­чае их пинают ногами, пользуют наспех, глумятся, обзывают мымрами и коровами недоеными. Муж­чины восхищенно цокают языком, когда перед гла­зами проплывает хорошенькая попка, обтянутая легким платьицем, и отрываясь от кружки пива, с похотливым огоньком во взгляде шепчут «ничего бабенка» или обзывают телками и шлюшками.

Я знаю, что не все мужики одинаковы. Бывают нежные, внимательные, щедрые, терпеливые.

И все-таки…

Я не умею любить мужчин.

Впрочем, движение есть: раньше я вообще не любила людей.

Никто меня не трогал, чужая беда оставляла рав­нодушной. Мне было одиннадцать лет когда умер дед. Мама плакала, одевалась во все черное, вся се­мья сплотилась в несчастье, а я, как ни старалась, не могла выдавить из себя ни слезинки, чтобы хоть как-то поучаствовать в общем горе. Дед ушел, и что с то­го? Причем здесь я? Он и не глядел на меня, никогда не целовал, не сажал к себе на колени, не объяснял теорему Пифагора, не читал сонеты Шекспира. Он рассуждал о биржевых котировках и несовершенст­ве мира, отводя мне роль молчаливого слушателя. А бабушка? Ее смерть тоже совершенно меня не тро­нула. А ведь я всегда думала, что люблю ее. Она бы­ла добрая, вечно старалась меня рассмешить, научи­ла жульничать, играя в карты, пекла для меня яблочный пирог, готовила рагу из телятины. А когда она умерла, я даже не плакала.