Какой-то птицами купчишка торговал,Ловил их, продавалИ от того барыш немалый получал. Различны у него сидели в клетках птички:Скворцы и соловьи, щеглята и синички. Меж множества других,Богатых и больших,Клетчонка старая виселаИ чуть-чуть клетки вид имела:Сидели хворые три канарейки в ней. Ну жалко посмотреть на сих бедняжек было;Сидели завсегда нахохлившись уныло:Быть может, что тоска по родине своей,Воспоминание о том прекрасном поле,Летали где они, резвились где по воле,Где знали лишь веселия одне(На родине житье и самое худоеПриятней, чем в чужой, богатой стороне);Иль может что другоеПричиною болезни было их,Но дело только в том, что трех бедняжек сихХозяин бросил без призренья,Не думав, чтоб могли оправиться они;Едва кормили их, и то из сожаленья,И часто голодом сидели многи дни. Но нежно дружество, чертогов убегая,А чаще шалаши смиренны посещая,Пришло на помощь к нимИ в тесной клетке их тесней соединило. Несчастье общее союз сей утвердило,Они отраду в нем нашли бедам своим!И самый малый корм, который получали,Промеж себя всегда охотно разделялиИ были веселы, хотя и голодали!Но осень уж пришла; повеял зимний хлад,А птичкам нет отрад:Бедняжки крыльями друг дружку укрывалиИ дружбою себя едва обогревали. Недели две спустя охотник их купил,И, кажется, всего рублевик заплатил. Вот наших птичек взяли,В карете повезли домой,В просторной клетке им приют спокойный дали,И корму поскорей, и баночку с водой. Бедняжки наши удивились,Ну пить и есть, и есть и пить;Когда ж понасытились,То с жаром принялись судьбу благодарить. Сперва по-прежнему дни три-четыре жили,Согласно вместе пили, елиИ уж поразжирели,Поправились они;Потом и ссориться уж стали понемножку,Там больше, и прощай, счастливы прежни дни!Одна другую клюнет в ножку,Уж корму не дает одна другойИль с баночки долой толкает;Хоть баночка воды полна,Но им мала она. В просторе тесно стало,И прежня дружества как будто не бывало. И дружбы и любви раздор гонитель злой!Уж на ночь в кучку не теснятся,А врознь все по углам садятся!Проходит день, проходит и другой,Уж ссорятся сильнееИ щиплются больнее —А от побой не станешь ведь жиреть;Они ж еще хворали,И так худеть, худеть,И в месяц померли, как будто не живали. Ах! лучше бы в нужде, но в дружбе, в мире жить,Чем в счастии раздор и после смерть найтить!Вот так-то завсегда и меж людей бывает;Несчастье их соединяет,А счастье разделяет.
А. И. Казначееву
Ах, сколь ошиблись мы с тобой, любезный друг,Сколь тщетною мечтою наш утешался дух!Мы мнили, что сия ужасная годинаНе только будет зла, но и добра причина;Что разорение, пожары и грабеж,Врагов неистовство, коварство, злоба, ложь,Собратий наших смерть, страны опустошеньеК французам поселят навеки отвращенье;Что поруганье дев, убийство жен, детей,Развалины градов и пепл святых церквейМеж нами положить должны преграду вечну;Что будем ненависть питать к ним бесконечнуЗа мысль одну: народ российский низложить!За мысль, что будет росс подвластным галлу жить!. . Я мнил, что зарево пылающей столицыОсветит, наконец, злодеев мрачны лицы;Что в страшном сем огне пристрастие сгорит;Что огнь сей – огнь любви к отчизне воспалит;Что мы, сразив врага и наказав кичливость,Окажем вместе с тем им должну справедливость;Познаем, что спаслись мы благостью небес,Прольем раскаянья потоки горьких слез;Что подражания слепого устыдимся,К обычьям, к языку родному обратимся. Но что ж, увы, но что ж везде мой видит взор?И в самом торжестве я вижу наш позор!Рукою победя, мы рабствуем умами,Клянем французов мы французскими словами.
Толпы сих пленников, грабителей, убийц,В Россию вторгшися, как стаи хищных птиц,Гораздо более вдыхают сожаленья,Чем росски воины, израненны в сраженьях!И сих разбойников – о, стыд превыше сил, —Во многих я домах друзьями находил!Но что? Детей своих вверяли воспитаньеРазвратным беглецам, которым воздаяньеОдно достойно их – на лобном месте казнь!Вандама ставили за честь себе приязнь,Который кровию граждан своих дымится,Вандама, коего и Франция стыдится!А барынь и девиц чувствительны сердца(Хотя лишилися – кто мужа, кто отца)Столь были тронуты французов злоключеньем,Что все наперерыв метались с утешеньем. Поруганный закон, сожженье городов,Убийство тысячей, сирот рыданье, вдов,Могила свежая Москвы опустошенной,К спасенью жертвою святой определенной. —Забыто все. Зови французов к нам на бал!Все скачут, все бегут к тому, кто их позвал!И вот прелестные российские девицы,Руками обхватясь, уставя томны лицыНа разорителей отеческой страны(Достойных сих друзей, питомцев сатаны),Вертятся вихрями, себя позабывают,Французов – языком французским восхищают. Иль брата, иль отца на ком дымится кровь —Тот дочке иль сестре болтает про любовь!. . Там – мужа светлый взор мрак смертный покрывает,А здесь – его жена его убийц ласкает…Но будет, отвратим свой оскорбленный взорОт гнусных тварей сих, россиянок позор;Благодаря судьбам, избавимся мы пленных,Забудем сих невежд, развратников презренных!Нам должно б их язык изгнать, забыть навек. Кто им не говорит у нас – не человек,В отличных обществах того не принимают,Будь знающ и умен – невеждой называют. И если кто дерзнет противное сказать,Того со всех сторон готовы осмеять;А быть осмеянным для многих сколь ужасно!И редкий пустится в столь поприще опасно!. . Мой друг, терпение!. . Вот наш с тобой удел. Знать, время язве сей положит лишь предел. А мы свою печаль сожмем в сердцах унылых,Доколь сносить, молчать еще мы будем в силах…Москва. Сентябрь, 1814.
Книгогид использует cookie-файлы для того, чтобы сделать вашу работу с сайтом ещё более комфортной. Если Вы продолжаете пользоваться нашим сайтом, вы соглашаетесь на применение файлов cookie.
