Читать онлайн «Нахимов»

Ю. Давыдов

НАХИМОВ

Есть формула: Дп=2,08(√e+√h).

На флоте говорят кратко: «Дальность видимости». Подразумевается: «Геометрическая (географическая) дальность визуальной видимости предметов».

В формуле — «е» суть высота глаз наблюдателя, «h» — высота наблюдаемого предмета. Произведи несложные действия, получишь расстояние в милях. Все просто, когда б не добавка: «При дымке, тумане, дожде, снегопаде дальность видимости может значительно понижаться».

Указанием морской практики не должен пренебрегать и биограф. Конечно, многое зависит от «высоты» наблюдаемого, как и от «высоты» наблюдателя. Но дымка времени не поэтический трюизм, а помеха реальная. Пресловутые текущие обстоятельства могут сместить перспективу, как туман.

Опаснее всего лакейство пред личностью, чью жизнь описываешь. По колючему замечанию Маркса, один историк «только и делал, что чистил сапоги Наполеона».

«Я называю героем всякого, кто носит саблю, — иронизировал Анатоль Франс.  — Будь на вас медвежья шапка, я назвал бы вас великим героем».

Величие Нахимова не внешнее, не фразистое, не броское. Оно полновесное, остойчивое, с крепким килем. И потому Нахимов не нуждается ни в «чистке сапог», ни в «медвежьей шапке».

Глава первая

Едва завязывалась артиллерийская дуэль, сигнальщики вбегали на возвышения. Вбегали легко, даже, пожалуй, щегольски, как на ванты. Они первыми видели черный полет смерти. И кричали зычно, как впередсмотрящие:

— Берегись, наша!

Или:

— Чужая!

А смерть присвистывала:

— Чьи вы?. . Чьи вы?. .

— Разрешилась! — кричал сигнальщик.

И тотчас грохот: бомба «разрешилась от бремени».

Случалось, что она плюхалась где-то неподалеку, в рытвину, в яму, наполненную недавним ливнем, и тогда начинала шипеть прерывисто и злобно. А матрос-сигнальщик, озорничая, поддразнивал:

— Пить… Пить… Пить…

Нахимов объезжал севастопольские бастионы. Во всем облике Павла Степановича не было ничего воинственного, картинного: фуражка почти на затылке, сбившиеся на коленях брюки без штрипок. Он объезжал позиции на смирной лошадке, сидя в седле неловко, как сидят моряки. Слезал с лошади неторопливо и осторожно, не так, как выпрыгивал из шлюпки на влажную гальку, где сипел прибой.

Отнюдь не писаный красавец, в мешковатом сюртуке, при шпаге (трофейной, отнятой у турецкого флагмана), рыжеватенький и голубоглазый, он осматривал укрепления, разговаривал с офицерами, с матросами и солдатами, и разговор его был так спокоен, будто свист, грохот, самая смерть не имели решительно никакой важности ни для него, ни для тех, кто был рядом.

Потом он поднимался к сигнальщику. Адмиральские эполеты горели густым, спелым блеском. Неприятельские стрелки сразу примечали сутуловатую фигуру с подзорной трубой. Офицер молил Павла Степановича сойти вниз.

Нахимов отмалчивался. Иногда ворчал, что никого-с не держит-с, господин офицер волен укрыться в блиндаже, а он, Нахимов, должен поглядеть, что делается у господ союзников.

Пальба не умолкала.

— Берегись! — кричал сигнальщик.

Бомба присвистывала:

— Чьи вы?. . Чьи вы?. .

1

Бомбы были из каши. Хлебный мякиш раскатывали в блин, насыпали жидкой гречневой каши — получалась бомба. Бомбы швыряли в эконома, по-нынешнему сказать, интенданта, хозяйственника, едва тот показывался в столовой. «Бомбардировка» считалась бунтом.