Инна Булгакова
Крепость Ангела
Мистерия — опыт прижизненного переживания смерти. Я сам поставил этот опыт — и вот переживаю. Мне хотелось уйти по-тихому, но сегодняшний день оставил крутые загадки, необходимо выговориться, пусть на бумаге.
Днем меня понесло с милой художницей на этюды — мрачнейшее местечко у пруда, на исходе нашего леса, бывшего господского парка. Я — владелец, наследник скольких-то там гектаров и облупленного двухэтажного флигелька. Смешно. А впрочем, не до смеха.
Она писала черные ели, я посидел на кочке — болотцем тянет, — тут накатила полдневная тоска (моя обычная, утром и вечером держусь достойно), и поплелся я во флигель, где пролежал, продремал почти до заката.
Явь стала продолжением сна — фреска на стене в изножье кровати (бабкиной еще кровати, с периной) предстала одушевленной, руки персонажей двигались, блеснули из-под капюшона глаза… Это безумное ощущение приходит не в первый раз: кажется, я застаю таинственную тройку врасплох — и вдруг они застывают в стройной недвижности старого (не старинного) изображения. Это бабкина фреска.
Отмахнувшись от морока, я вышел на просторное крыльцо, крытое, каменное, с лавочками под перильцами; на одной лавочке стояли два металлических сосуда необычной формы — необычное ощущение всколыхнулось… Погребальные урны? Что сей сон означает?. . Из закатных зарослей вышел Евгений, давний мой приятель. Я крикнул, приподняв один из сосудов:
— Что это значит, черт возьми?
— А то ты не знаешь! — огрызнулся он столь же нервно; и в тот же миг на тропинке возникли художница с мольбертом и местный доктор, ведя велосипед; все четверо мы сошлись в центре лужайки, у сухого скелета чертополоха; я с прахом в руках.
— Вот те на! — воскликнул болтливый старик. — Кто-то умер?
— Всеволод Опочинин, — был ответ. — Он отравился вместе со своей любовницей.
— Какой любовницей? — спросил я тупо.
— Твоей женой, Родя. — Дружок мой, как нашкодивший мальчик, тревожно оглянулся по сторонам. — Да что вы, действительно!. . Телевизор не смотрите?
Мы молчали. Всего я мог ожидать в нынешней моей «мистерии», но не этого! Доктор объяснил обстоятельно:
— Здесь нет телевизора, у меня есть, но я редко включаю. Когда это произошло?
— Неделю назад, шестого сентября. Точнее, в ночь с субботы на воскресенье.
Из зарослей выступили еще два друга — Степа и Петр, — как гробовщики в трауре, приблизились, в аффектированном молчании склонивши непокрытые головы. Доктор продолжал в профессиональном увлечении:
— Отравление снотворным?
— Ядом растительного происхождения.
— Очень интересно!
— В предсмертной записке Всеволод завещал похоронить его в семейном склепе. Я и Наташу привез.
Я взглянул на урну в руках: в этой зловещей жестянке моя Наташа?
— Здесь Всеволод. Урны слегка различаются. Видишь бороздку в металле? — Что-то он там мне показывал, но я не мог сосредоточиться. — Где ключ от склепа?
— В буфете на кухне, — ответила единственная среди нас женщина и ушла в дом.