Аделаида Александровна Котовщикова
Пять плюс три
Каприза
За распахнутым окном лежало море. Оно было золотое, но с каждой минутой тускнело: солнце уже скрылось за горизонтом. Чёрный кипарис стоял прямо, как часовой на посту. Казалось, он вытянулся здесь, высоченный и стройный, чтобы охранять покой живущих в доме детей. Покой!
Любовь Андреевна высунулась в окно, подставила нежному тёплому воздуху разгорячённые щёки. Ей хотелось обеими руками зажать уши. За её спиной пронзительно звенело:
— Хочу-у-у! Я хочу-у-у! Ба… буш… ке позво… ни-ить… хочу-у-у…
Крики прерывались рыданиями.
Воспитательница обернулась. Зарёванный темноглазый мальчишка ничком лежал на полу, давясь слезами.
— А как же мы заснём? — с нарочитым недоумением второклассник Лихов развёл руками. — Не стоит и ложиться.
Мальчики, в трусах и майках, стелили постели. Человек пять уже забрались под одеяло. Двадцать четыре глаза с любопытством поглядывали на воспитательницу.
Всего неделю она у них работает. Прежняя воспитательница уехала. Та была строгая — как прикрикнет! А эта полная пожилая женщина совсем, видно, другая. Лихов сразу определил:
— Наша новая — добрая, тряпка. Живём!
Как «новая» справится с таким неслухом? Упрямиться, капризничать второклассникам случалось, но никто ещё не орал полчаса подряд, валяясь на полу.
Ведь уже тридцать раз Матвейке было сказано: сейчас звонить по телефону бабушке нельзя. Некогда вызывать междугородную. И незачем.
Вчера бабушка сама звонила в интернат. Она уже выписалась из больницы, чувствует себя хорошо.— Ты что же, хочешь, чтобы твоя бабушка опять заболела от волнения? — спросила Любовь Андреевна. — Ведь она испугается внезапного звонка из интерната, да ещё поздно вечером, подумает: вдруг с тобой что-нибудь случилось.
И это она уже говорила. Все мальчики давно поняли, что бабушка испугается. А Матвею хоть бы что! Кричит, ревёт, кулаками по полу колотит.
Как всегда на юге, темнота упала на землю внезапно, кипарис-страж расплылся в густых сумерках. В окне сверкнули первые звёзды.
Любовь Андреевна зажгла электричество. И при ярком свете сразу заметила: один из братьев Окуньковых под одеялом украдкой строгает палочку осколком стекла. Другой Окуньков, посматривая на брата, приноровился скоблить грязную щепку какой-то железкой.
— Прямо на чистую простыню! — Любовь Андреевна отобрала у насупившихся близнецов всё, что было у них в руках, смахнула мусор с постелей. — Вы как пятилетние, честное слово! А ведь после того как вам по пять лет было, ещё три года прошло. Вам уже не пять лет, а пять плюс три — немаленькие!
— Пять плюс три! — засмеялись мальчики.
— У-у-у! — глухо, уткнувшись носом в пол, ревел Матвей. — Хочу-у-у…
— А мне не пять плюс три! — громко заявил Костя Жуков. — Мне уже десять минус два!
И вдруг что-то резко изменилось в комнате. Что такое? A-а, тихо стало…
В неожиданной тишине отчётливо и решительно — трудно было поверить, что этот же голос только что испускал вопли, — прозвучало:
— А мне лет: сто семнадцать плюс двести три, разделить на два. От того, чего получится, отнять сто пятьдесят два. Вот мне сколько лет! Хо-очу-у по-зво-ни-ить! — Матвей завыл с новой силой.