Иехудит Кацир
Шлаф штунде
Когда-то, когда каникулы тянулись целое лето, и рыжее солнце рисовало веснушки на наших лицах, а после праздника Суккот ветер свистом созывал свою банду — скопище черных туч, и мы под грохот грозы со всех ног неслись по дну вади домой, и колючий дождь прокалывал высунутый язык вкусом ментола и сосен, и окрестные собаки соревновались, которая тявкнет громче — прямо как солидные дяденьки, откашливающиеся в антракте концерта, — и когда вдруг наваливалась весна с ее кошачьими воплями и оглушающим цветением лимонов, и вновь душил летний суховей и воздух в автобусе делался тяжелым и неподвижным, но мы соглашались уступить место только госпоже Белле Блюм с почты, с седыми растрепанными волосами, какие бывают только у опасных похитительниц детей, и узкими очками на кончике остренького носа, заточенного наподобие красного карандаша, прокрадывавшейся по ночам к нашим постелям и тянувшей к нам с приторной хищной улыбкой свои сухие скрюченные пальцы — разве что отдав ей все наши марки, мы могли кое-как умилостивить ее и спастись, или жарко помолившись Богу, нарядившемуся клоуном: в огромнейшие башмаки и широченные клетчатые, белые с красным, штаны, — и с трудом удерживающему равновесие на туго натянутом канате под синим матерчатым куполом венгерского цирка, а потом превращавшемуся в слона и поворачивавшему к нам свой огромный морщинистый зад, чтобы уйти ужинать… Когда весь мир казался оранжевым сквозь прохладную сверкающую вазу, стоявшую на буфете в гостиной и, верно, исчезавшую вместе со всей прочей обстановкой в тот миг, как мы выходили из комнаты, — мы приникали к замочной скважине, чтобы узнать, там ли они еще, сверкающая ваза и буфет, но, возможно, они видели, что мы подглядываем, и скоренько возвращались на место; когда в гараже под супермаркетом скрывалась банда опасных преступников, которую могли выследить и разоблачить только Эмиль и ты, поскольку было ясно, что ты обязательно сделаешься знаменитым сыщиком, таким, о которых пишут в книгах, а я стану твоей помощницей, и мы упражнялись в тайнописи — чернилами из лука, — нагревали записку над пламенем свечи, чтобы крепко-накрепко закрепить написанное, и научались глотать ее, чтобы она не попала в руки врага, и еще проводили всякие другие тренировки: самообороны и невыдачи тайны даже под пытками — даже если нас будут привязывать к кровати и подносить к пальцам ног горящие спички, — и составляли яды из черной земли, прелых листьев и давленых колосков, и хранили их в баночках из-под простокваши, на которых изображали череп и две скрещенные кости, и прятали в надежный тайник вместе с остальными нашими сокровищами… Когда летние каникулы продолжались все лето, и весь мир был оранжевым, и все было возможно, все могло произойти, и дядя Альфред еще был жив и приходил пить чай, а бабушка с дедушкой отправлялись отдыхать после обеда — с двух до четырех — и оставляли в наше распоряжение все время на свете, все безмерно-бесконечное время, и мы прокрадывались по скрипучей деревянной лестнице позади дома в нашу комнатку на чердаке, наш главный штаб, и стояли у окошка, из которого можно было видеть кладбище и море за ним, тогда… Тогда ты коснулся однажды кончиками пальцев моего лица и сказал, что любишь меня.
.