Вера Колочкова
Провинциальная Мадонна
Часть I
Телевизор в большой комнате, или в зале, как торжественно величала ее мама, был включен на полную мощность, разнося хорошо поставленный голос дикторши из программы «Время» по всем закоулкам дома. Впрочем, как всегда — мама была глуховата на ухо. Что ж, надо терпеть. Не ее, конечно, а громкую передачу, потому что это — святое дело. Каждый вечер, хоть «небо разверзнись», как говорит старшая сестра Наталья, телевизор, как по расписанию, начинает «орать» о происшествиях… И ладно бы стоящие новости были. Так, общая говорильня об одном и том же, переливание из пустого в порожнее. Нет, ничего страшного, конечно, в этом нет, полчаса перетерпеть можно… Тем более уже в привычку вошло — плаваешь и плаваешь в этом потоке надоедливых фраз, не имеющих к ее малолетней девчачьей жизни никакого, собственно, отношения. Какая уж тут биология с географией, когда над ухом вьется громкое многословие-тарабарщина…
Тяжело вздохнув, Надя подняла голову от учебника, состроила себе смешную радостно-торжественную гримасу, зашевелила в такт дикторскому голосу губами — «…и в эти последние дни уходящего тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года партия и правительство подводят итоги первых широкомасштабных реформ во всех сферах жизни советского общества, провозглашающих политику гласности и перестройки в духе демократического социализма…».
— Надька, перестань кривляться! Я все вижу! Давай лучше уроки учи! — сердито прикрикнула мама, прогнувшись спиной на стуле и заглядывая в проем смежной с залой комнаты.
— Мам… И впрямь, сделай потише, уж очень орет… — подала голос Наталья, зевнув во весь рот. — Чего там особенного слушать-то, каждый божий день одно и то же…
— Может, тебе и нечего! А я обязана быть в курсе всех событий, у меня должность такая! Понимать должна, не маленькая! Орет ей, видите ли…
Но руку все же к телевизору протянула, сердито защелкала рычажком громкости, снизив звук до минимума. Даже слышно стало, как позвякивает ложка в Натальиной чашке с чаем, как шелестит по оконному стеклу сухой снежной поземкой декабрьский вьюжный ветер.
— Подумаешь, должность — парторг на швейной фабрике… — тихо проворчала Наталья, отхлебывая чай. — Нашим теткам на конвейерной линии только и есть дел, что гласность в духе перестройки обсуждать…
— Ай-ай… Ишь, как заговорила, посмотрите-ка на нее! — беззлобно усмехнулась мама. — Да если б не я, как бы ты в начальники цеха в свои двадцать семь лет вылезла? Сидишь себе в конторке, в тепле, отчеты строчишь… Люди вон годами такую должность добывают, а тут раз — и в дамки! Ох, и наглющая ты у меня девка, Натаха, как посмотрю…
— При чем тут моя должность и перестройка с гласностью? В одну-то кучу все не вали!
— Ладно, не заводись. А то я не знаю, как ты умеешь, с пол-оборота…
— Так первая начинаешь! Сама бы хоть понимала чего! Выучила нужные слова и толкаешь их на собраниях, как лозунги, — да здравствует гласность и перестройка! Вдумалась бы, что за этим стоит…
— Ну? И что такое страшное там стоит? Смерть с косой?