Читать онлайн «Собачья гордость»

Фёдор Абрамов

СОБАЧЬЯ ГОРДОСТЬ

Лет двадцать назад кто "не клял районную глубинку, когда надо было выбраться в

большой мир! Северянин клял вдвойне. Зимой — недельная мука на санях, в стужу, через

кромешные ельники, чуть-чуть озаренные далекими мерцающими звездами. В засушливое лето

— тоже не лучше. Мелководные, порожистые речонки, перепаханные весенним половодьем, пересыхают. Пароходик, отмахивающий три-четыре километра в час, постоянно садится на

мель: дрожит, трется деревянным днищем о песок, до хрипоты кричит на весь район, взывая о

помощи. И хорошо, если поблизости деревня, — тогда мужики, сжалившись, рано или поздно

сдернут веревками, а если кругом безлюдье... Потому-то северяне больше полагались на

собственную тягу. Батог в руки, котомку за плечи — и бредут, стар и млад, лесным

бездорожьем, благо и ночлег под каждым кустом, и даровая ягода в приправу к сухарю. Не то

сейчас...

Я люблю наши сельские аэродромы. Людно — пассажир валит валом; иной раз торчишь

день и два, с бессильной завистью наблюдая за вольным ястребом над пустынной площадкой

летного поля: кружит себе, не связанный никакими причудами местного расписания...

А все-таки хорошо! Пахнет лугом и лесом, бормочет река, оживляя в памяти

полузабытые сказки детства...

Так-то раз, в ожидании самолета, бродил я по травянистому берегу Пинеги, к которой

приткнулся деревенский аэродром. День был теплый, солнечный. Пассажиры, великие в своем

терпении, как истые северяне, коротали время по старинке. Кто, растянувшись, дремал в тени

под кустом, кто резался в «дурака», кто, расположившись табором, нажимал на анекдоты.

Вдруг меня окликнули. Я повернул голову и увидел человека в белой рубахе с

расстегнутым воротом. Он лежал, облокотившись, в траве, под маленьким кустиком ивы, и

смотрел на меня какими-то тоскливыми, измученными глазами.

— Не узнаешь?

Человек поднялся, смущенно оправил помятую рубаху. Бледное, не тронутое загаром

лицо его было страшно изуродовано: нос раздавлен, свернут в сторону, худые, впалые щеки, кое-где поросшие рыжеватой щетиной, стянуты рубцами...

— Ну как же? Егора Тыркасова забыл...

Бог ты мой! Егор Тыркасов... Да, мне приходилось слышать, что его помяла медведица, но... Просто не верилось, что этот вот худой, облысевший, как-то весь пришибленный человек

— тот самый весельчак Егор, первый охотник в районе, которому я отчаянно завидовал в

школьные годы.

Жил тогда Егор по одной речке, на глухом выселке, километров за девяносто от

ближайшей деревни. Леса по этой речке пока еще не были вырублены, кишмя кишели зверем и

птицей, а сама речка была забита рыбой. Каждую зиму, обычно под Новый год, Егор выезжал из

своего логова, как он любил выражаться, в большой свет, то есть в райцентр. Никогда, бывало, не знаешь, когда он нагрянет. Вечер, ночь ли — вдруг грохот под окном: «Ставьте самовар!» —

и вслед за тем в белом облаке, заиндевевший, но неизменно улыбающийся Егор. И уезжал он