Жюль Лермина
Сто тысяч франков в награду
I
– Итак, все состоится сегодня?
– Да, церемония назначена на двенадцать, так что мне некогда болтать…
– Ладно тебе, на то, чтобы пропустить стаканчик-другой вина, всегда найдется время…
– Нет-нет, у меня еще очень много дел, честное слово. Граф дал мне массу поручений…
– Послушай, дядюшка Лантюр, когда тебе говорят, что у тебя есть время…
Этот короткий разговор состоялся одним прекрасным апрельским утром 186… на пороге гостиницы «Крылатый лев», которая, как всем известно, составляет гордость и славу маленького городишки Клер-Фонтен, неподалеку от Рамбуйе. Один из собеседников был не кто иной, как сам мэтр Канар – хозяин гостиницы, всеми силами пытавшийся заманить к себе дядюшку Лантюра, оказывавшего стойкое сопротивление. Но, то ли потому, что Канар был моложе (а значит, и сильнее), то ли потому, что вино, подаваемое в трактире для друзей, обладало таким дивным ароматом, Лантюр, садовник графа Керу, последовал примеру прародительницы Евы и поддался искушению…
В одну минуту на столе возникла высокая запыленная бутылка. После первого стакана языки развязались, и мэтр Канар, самый любопытный из всех трактирщиков, приступил к спланированному заранее допросу.
– Итак, – начал он, разглядывая вино на свет, – граф Керу снова женится?
– Почему бы и нет, если таково его желание.
– О, я-то ничего не имею против, только вот…
– Только что?
– Каково вино, а? Только граф уже не молод…
– Пятьдесят пятый год – разве это старость? Самое время! – возразил Лантюр, которому уже перевалило за шестьдесят.
– Согласен, но придется ли ему по зубам этот цыпленочек?
– Цыпленочек? Какой еще цыпленочек?
– Курочка, если вам так больше нравится. Если я не ошибаюсь, мадемуазель Элен самое большее – ну… лет восемнадцать…
– Ей девятнадцать, но это еще ничего не означает.
– Не слишком ли она молода для этого старого морского волка? Говорят, перед тем как поселиться в замке Трамбле, в Монжуа, ваш хозяин всю жизнь проплавал.
– Он семь раз ходил вокруг света со мной, своим преданным матросом.
– Много же он повидал!
– Погоди, дядюшка Канар, господин Керу – капитан фрегата, он не такой, как все… Я собственными глазами видел, как он с одним топором в руках положил сотню негров, которые проглотили бы нас и не подавились, если бы только смогли с нами справиться. А однажды на палубе фрегата он собственноручно размозжил голову одному матросу, закричавшему товарищам в минуту опасности: «Спасайся кто может!» Мало того, я слышал собственными ушами, как, лежа в ужасной тифозной горячке и почувствовав приближение смерти, он вскрикнул: «Прочь смерть, черт тебя подери!» – и вскочил, словно желая отразить врага.
– И что же?
– А то, что в вопросе чувств граф – сущий ребенок, молокосос. Он тих и улыбчив, скромен, как дитя на руках кормилицы. Это надо видеть! Скажу тебе по секрету, Канар, что со смерти покойной графини – а это было лет пятнадцать назад – мой хозяин ни разу… Да, точно, никогда ничего…
Канар, громко рассмеявшись, иронично заметил:
– Успеет еще… Но как же он ухаживал за мадемуазель?