Читать онлайн «Семнадцать мгновений Москвы»

Алексей Иванов

Семнадцать мгновений Москвы

КАФЕ «ПУШКИН»

При входе в кафе «Пушкин» я оробел, как и положено в музее. Тяжелое и темное резное дерево гардероба в фойе, какая-то благородная тускловатость, вышедшие из употребления манеры… Да еще маленькая пушечка и здоровенный глобус, который почему-то хотелось называть астролябией (откуда-то «оттуда же» слово). Черт его знает, как мне здесь себя вести. Покосившись на себя в зеркало, я понял, что ожидаю указания пройти в людскую, где мне дадут чего-нибудь из блюд, которых баре не докушали. Например какой-нибудь суп из стерляжьих отжимок, какими надо опрозрачивать бульон, согласно мнению Елены Молоховец, и которые потом следует скармливать кухаркам и ямщикам. Говорят, что и унитазы в этом кафе расписаны «под Гжель». Я не осмелился посмотреть на это чудо сантехники. Про то, чтобы воспользоваться, и речи идти не могло: меня пережало поперек, да и вообще – святотатство.

Меня деликатно убеждали, что «Пушкин» - заведение демократичное. А у меня штаны были готовы сползти от тяжести литой медной бляхи в кармане – это был гардеробный жетончик, вызывавший больше уважения, чем звезда шерифа на Диком Западе. Мы заняли столик у большого буфета, в котором вместо посуды стояли старинные книги. Официант расстелил перед нами две желтые газеты с меню. Оно было напечатано прыгающими типографскими буквами с ятями и ерами. Я даже читать не стал. « … лещи со спаржей в зеве, раки бордолез, омары Крез, имперский майонез…» Чего я понимаю в этом гастрономическом ампире? Я глазел по сторонам, на «залу» с колоннами, портьерами и балюстрадой, что отгораживала лестничный проем.

Помпезность сама себя и сгубила. Официант принес мне блюдо с салатом размером в ботанический сад.

Я просто постеснялся сказать: «Извините, я его боюсь». Пришлось есть все эти перепутанные пучки травы, вороха каких-то листьев и пустотелые тростины со вкусом щавеля. Меня охватило отчаянье. Но я съел все, как диплодок, и от такого количества растений в желудке как-то этически деградировал. А официант уже нес для меня целый свиной бок – война продолжалась. И тогда я подумал: да неужели Пушкин столько жрал? Ведь разорвало бы поэта, даже великого и русского. С такой житейской мысли все и началось.

Мимо пробежала невеста с костюмированной свадьбы. Она была красная и совсем не поэтичная; больше походила на актрису, игравшую Ольгу Ларину, что выскочила во время дуэли Онегина и Ленского за кулисы, чтобы быстро высмолить сигаретку. После того огромного животного, которого я съел почти целиком, официант принес мне чашку кофе, такую, будто я был маленькая фея, и я злобно вспомнил, что во времена Пушкина прислугу называли еще и лакеями. А старинные книги в шкафу принадлежали к эпохе скорее Тютчева или Фета, чем к эпохе Пушкина. И клоуна в хламиде с пуговицами-помпонами, развлекающего детей, согласно стилистике следовало бы заменить каким-нибудь французом-гувернером или, на худой конец, Петрушкой с колпаке с бубенцами. И глобус в фойе оказался не медным, а картонным, но искусно раскрашенным; только вот безобразные очертания Евразии с надписью TARTARIA годились скорее до-Ивана-Грозновскому времени Сигизмунда Герберштейна, а не времени Крузенштерна, Лисянского и Коцебу. Да и вообще, будь здесь унитазы не только расписаны под Гжель, но и сделаны в форме дымковской игрушки – не рифмуются как-то понятия «Пушкин» и «унитаз». В присутствии первого со вторым надо как-то без нажима…