Глава 1. Аурон Утерс, граф Вэлш.
- На сегодня достаточно, Кузнечик! Отпусти его - пусть бежит собираться... - донесся до меня голос отца.
- У меня давно все готово! - не дожидаясь ответа учителя, ответил я. И продолжил крутить тяжеленный стальной посох, по семейным преданиям принадлежавший самому Веддингу Смиренному, калике, пространствовавшему по Диенну двадцать с лишним лет. Лет в восемь, услышав жизнеописание этого великого предка, я поднялся в галерею и долго стоял перед портретом своего пра-пра-прадеда, пытаясь понять, откуда у человека с прозвищем Смиренный могла появиться такая мощная шея, широченные плечи и взгляд, от которого по спине пробегали мурашки. Четыре года спустя, в первый раз попробовав поднять его Посох, я понял все. Или почти все: калика перехожий, не снимавший с себя стальные вериги общим весом в четыре пуда и таскавший в руке трехпудовую железяку, просто не мог оставаться слабым...
- Ну, молодец! Значит, увидимся за ужином... - буркнул отец, и, не заходя в зал, двинулся дальше по коридору.
'В кабинет... ' - подумал я. Но ошибся - его шаги сотрясли лестницу и затихли где-то рядом с покоями моей мамы...
- Можешь остановиться... - еле слышно пробормотал Кузнечик, и я решил, что ослышался.
- Прошу прощения?
- Можешь остановиться и положить посох на место... - так же тихо повторил учитель. А потом, словно проснувшись, зарычал: - Я сказал, посох на место, а сам - в угол!!!
Услышав в его голосе привычные интонации, я метнулся к резной подставке из дерева кемет, по прочности мало чем уступающей грозному оружию моего предка, аккуратно возложил на нее Усмиритель, и, развернувшись на месте, прыгнул в угол. Или Угол? В общем, место, в котором я проводил последний час тренировок, заслуживало именования с большой буквы.
Не успел я занять исходное положение, как Кузнечик превратился в ураган - выхваченные из складок одежды короткие клинки метнулись к моему телу и чуть не нашинковали его на куски. Пришлось начать шевелиться...
Для того чтобы уходить от их ударов, мне приходилось в предельном темпе метаться между двух стен, приседать и даже подпрыгивать. Блокировать, и тем более контратаковать, в этом упражнении было запрещено.
А еще мне приходилось следить за тем, чтобы учитель не придумал еще какую-нибудь каверзу: Кузнечик не брезговал ни неожиданными ударами ногами, локтями и головой, ни бросками метательных ножей, звездочек или горстей песка. Ничем из того что, по его мнению, могло научить меня выживать. Поэтому редко какой поход в угол не заканчивался вызовом Брюзги - так я про себя называл семейного лекаря. Несмотря на то, что Кузнечик никогда не наносил серьезных ран, получасовые лекции о последствиях ранений в область, лежащую под нанесенной мне царапиной я ненавидел больше, чем что бы то ни было. Наверное, потому, что во время набивших оскомину объяснений лекарь смотрел на меня так, как будто я получил очередную ранку, трусливо убегая из боя...