Всегда мне милым был пустынный холмИ изгородь, что горизонт последнийУ взгляда забрала. Сижу, смотрю –И бесконечные за ней пространства,Молчанья неземные, глубочайшийПокой объемлю мыслью – странный холодПодходит к сердцу. И когда в травеИ в кронах с шумом пробегает ветер,Я то молчанье дальнее сличаяС сим близким гласом, постигаю вечность,И время мертвое, и этот мигЖивой, и звук его. И посредиБезмерности так тонет мысль моя,И сладко мне крушенье в этом море.
К Луне
О дивная луна, я вспоминаю:Уж год прошел с тех пор, как безутешныйЯ поднялся на этот холм, чтоб сноваТебя увидеть. И тогда, как ныне,Ты этот лес сияньем наполняла. Но зыбким и расплывчатым от плача,Что встал в моих глазах, мне показалосьТвое лицо. Мучительной и горькойМне жизнь была. И есть: так ей угодно,Моя луна. И все же мне отрадноВоспоминанье. Этой скорби возрастМне дорог. В молодости, там, где кратокПуть памяти и долог путь надежды,Нам сладко вспомнить о вещах прошедших –Пусть горечь длится и живет страданье.
Вечер праздничного дня
Ночь до глубин прозрачна, ветер дремлет,И, тихая, в садах и над домами,Стоит луна и каждый обнажаетВдали уснувший холм. О, дорогая,Уже молчат тропинки, на балконыНочной лампады проникают блики. Ты спишь, застигнутая сном летучимВ спокойных комнатах; тебя не мучитТревога; и не ведаешь, не видишь,Какая рана в сердце обнажиласьМоем. Ты спишь. Я к небесам, что с видуТак благостны, в смятенье обращаюсь;К природе этой древней, всемогущей,Что создала меня для бед. «НадеждыЯ не даю тебе, – она сказала, –Очам твоим светиться лишь слезами». Вот праздник отшумел: от развлеченийТы отдыхаешь и во сне припомнишь,Скольких пленила ты и кем плениласьЗа этот день – ко мне не повернешьсяТы в мыслях. Между тем я вопрошаю,Сколько осталось жить мне, и, к суровойЗемле припав, рыдаю. О, жестокиДни лет моих зеленых! РазличаюНевдалеке звук одинокой песниРемесленника, что порой ночноюБредет с гулянья в свой приют убогий –И так мучительно сожмется сердце,Когда подумаю, что все проходитИ остывает след. И вот уж в прошломДень праздника, и вслед ему влачитсяОбычный день. С собой уносит времяСобытья все. Где ныне оживленьеНародов древних? Ныне где победныйКлич славных предков? Рим великий, где ты?Где блеск былой и где твое оружье,Гремевшее на суше и на море?Безмолвие. Покой. Все отдыхает. Мир спит, и о былом уже нет речи. В начале дней моих, где каждый праздникБыл счастьем, – после, когда счастье гасло,Я мучился и, смяв перины, долгоЗаснуть не мог. И поздней ночью песня,Звучавшая со стороны дороги,Вдаль уходя, как будто умирая,Как ныне, так же мне сжимала сердце.
Сон
Светало. Первый луч, пройдя сквозь ставни,Прокрался осторожно в мягкий сумракДремавшей комнаты моей. И в миг,Когда тонка граница сна и яви,В тончайшем сновиденье мне предсталаТа, что была причиной горьких слезМоих – любовью послана сначалаИ после отнята.
Теперь живойОна казалась мне, но не счастливой,И, положив мне руку на чело,Вздохнув, «Живой? – сказала. – Не забылЕще о нас?» –Откуда ты? И какВошла сюда? О сколько, сколько разЯ вспоминал тебя! А ты наверноО том не знала, и от этой мыслиМне боль моя была еще больней. Но не затем ли ты пришла, чтоб сноваМеня покинуть? Страшно. Говори!Ты прежнею осталась? Что-то мучитТебя? –«Ты спишь. Забвения туманВ твои проникнул мысли. Я мертва. Меня ты видел много лун назадВ последний раз». От голоса ееВнутри меня всё сжалось. А онаТак продолжала: «Я ушла во цветеЛет, когда жизнь прекрасна и душаДоверчива – не знает ни тщеты,Ни тлена. В сущности немного надоПути, чтобы она, поняв обман,От бремени земного захотелаОсвободиться. Но горька безмерноСмерть юным нам, когда хоронит рокЯрчайшую надежду и о том,Что тяжек жизни путь, душа не знает,Слепой птенец». –О бедная моя,Молчи, молчи, ты сердце ранишь мне!Так значит, ты мертва, а я живой,Любимая моя, но как поверить:Живою болью дышат все словаТвои, а я похож на хладный труп. Так что же смертью мы зовем? – Быть может,Сегодня к этой тайне приобщусь,Склонив пред роком светлое чело?Да молод я, но молодость мояВо мне, как старость, чахнет, о которойСо страхом думаю, хоть очень малоЦвет дней моих отличен от нее. –Она: «Для слез мы родились, и счастьеЖивым не улыбнулось нам, и небоБедою нашей насладилось вдоволь». Тут я решился: – Видишь, до сих порОплакиваю я твою кончинуИ в сердце боль храню. Молю, ответь:Ко мне, любившему тебя, хоть разИспытывала ты любовь иль жалость,Пока жила? Все дни тогда и ночиМетался я меж страхом и надеждой,И ныне от сомнений бесполезныхПочти без сил. Когда, хотя б однаждыСочувствовала ты несчастной жизниМоей, не утаи, пусть эта памятьСо мной пребудет, если нашим днямПродлиться не дано. Она в ответ:«Утешься, бедный! И тогда, как ныне,Ты близок был страдающей душеМоей. Оплакивать меня не надо». –Несчастий ради наших, и любви,Терзающей меня, и незабвеннойМечты, и юности, – воскликнул я, –О дорогая, дай мне прикоснутьсяК твоей руке! – Спокойно и печальноОна мне руку подала. ГубамиЯ прикоснулся к ней, потом прижалК груди, дрожа от нежности и муки. Лицо испариной покрылось, голосПресекся, всё плыло в моих глазах. Тогда она, так глубоко и нежноВ них заглянув, сказала: «Что с тобой?Забыл ты? Красота моя прошла. И ты напрасно, от любви сгорая,Дрожишь. Теперь прощай! И наши души,И наши оболочки никогдаУже не встретятся. Ты для меняНикто отныне. И твои обетыРазрушил рок». И вскрикнув, как от раны,Я весь в слезах проснулся. Но онаЕще на миг осталась и в неверныхЛучах зари стояла предо мной.
Книгогид использует cookie-файлы для того, чтобы сделать вашу работу с сайтом ещё более комфортной. Если Вы продолжаете пользоваться нашим сайтом, вы соглашаетесь на применение файлов cookie.
