— Ты это я, — сказал он.
Закат был кроваво-красным… Отсюда, с веранды он смотрелся особенно зловеще. Разные оттенки крови расплескавшиеся по темному горизонту. И на этом фоне — черный, словно вырезанный из бумаги, знакомо-сутулый силуэт человека опершегося на резные деревянные перила.
— Ты это я, — согласился я, обхватив колено. Знакомо скрипнуло кресло-качалка. Он повернулся. Его глаза знакомо сощурились.
— Мы даже думаем одинаково.
— И не только думаем… Разница между нами всего несколько дней…
— Значит, значит… Но как? Почему?
— «Тяготы и лишения службы в Интерпланетном Дипломатическом Корпусе», — скривился он.
— Именно.
Странно. Я не воспринимал его как себя. Он не был тем мной, которого я привык видеть в зеркале каждый день. Он был зеркальным отражением моего зеркального отражения. Он был мной и в то же время не мной до такой степени, что я не мог избавиться от этого странного наваждения. Словно он был случайным гостем в моем доме и никем более.
Хотя, в этом уютном, с детства знакомом мне доме, гостем был я. В доме, который всегда был частью меня. В доме, который я знал наизусть до скрипа каждой половицы на веранде.
— Значит… то дело… о заложниках в Центральных Колониях, удалось решить мирно?
Я скривился. Самому себе… Да уж…
— Да. Я… ты… мы… В общем, все получилось как надо. За исключением одного.
Где-то в доме звякнула чашка. До нас донесся детский голос.
— Значит такова их месть? Это их наказание?
— Да.
— Именно. Чрезвычайно гуманный обычай. И даже ИнтерБез ничего с этим поделать не может. Они ведь никого не убили. Совсем даже наоборот.
— Если мы оставим все как есть… — он сказал это явно размышляя вслух.
— …то столкнемся с такими противоречиями, которые не приснятся в самом страшном из кошмаров. Можешь себе представить какая это травма будет для… Да ты и сам знаешь… Если у матери может быть два сына, то у жены точно не может быть двух мужей, а у сына двух отцов… Я уже не говорю про такие мелочи как работа.
Если мы оставим все как есть, это само по себе послужит наказанием для нас обоих. Или…
— Или?. . — он опять сощурился.
— Предполагается, что кто-нибудь из нас убьет другого. И это послужит ему уроком на всю оставшуюся жизнь. У тандоритов это входит в республиканский кодекс.
— Что будем делать? — он кисло улыбнулся, — Они все хорошо продумали. Лазеек нет. У меня… у нас… В доме хранится пара древних дуэльных пистолетов… можем решить все по-мужски.
— Нет… — я прекрасно понимал что он шутит, — Этого не будет. И мы знаем это оба.
— Как же тогда… Послушай… В этом доме не уживемся мы вдвоем… Ты сам сказал… Словом… Получается, что я — это… — я видел как его пальцы стиснули перила, — копия… Я — двойник… — он выдавил из себя эту фразу с болью. Как комок колючей проволоки, — Двойник и ничего больше. Точная копия оригинала… Никто не видел нас вместе… Я должен… должен исчезнуть.