Ника подняла заплаканные глаза к отражению в зеркале и плеснула в лицо холодной водой. Стало легче. Отражение сдержанно улыбнулось в ответ. Широкие глаза, изящно подчёркнутые лёгкими штрихами теней, расплылись, превратившись в солёные кляксы.
Теперь она с трудом находила в себе силы появляться в квартире, где прошло её детство. Всё здесь напоминало о мире, которого уже не было: толстый слой пыли на книжных полках, бесконечными рядами протянувшихся вдоль стен, ссохшаяся старая мебель, яркие пятна некогда пышных, но вытертых временем ковров, сломанный румынский торшер и пузатый, укрытый салфеткой, телевизор – всё это освещалось тусклым светом лампы, словно замершей в нерешительности под самым потолком. Плафон лампы давно служил кладбищем бесчисленным поколениям насекомых, но и сегодня на этот мертвенный свет слетались через распахнутое в лето окно все окрестные мотыльки.
И пусть вечер пятницы пришёлся на тринадцатое, она никогда не верила в суеверия, считая их нелепыми пережитками прошлого. Поэтому сегодня она была полна решимости впервые после смерти бабушки остаться тут на ночь и наконец разобрать её вещи. Это было тяжело. Взгляд цеплялся то к старым, пожелтевшим фотографиям под стеклом на полке, то к любимой бабушкиной чашке с вызывающе красными пионами. Дрожащие пальцы девушки скользили по корешкам книг, оставляя на них пыльные борозды.
Вдруг Ника отдёрнула руку, её словно что-то кольнуло. Она присмотрелась – с обложки на неё взирало пойманное умелым фотографом выражение гипнотической воли. Взгляд этого человека опустошал и приковывал к месту. Его глубокие, пугающе чёрные глаза на простом крестьянском лице не узнать было невозможно – Распутин. Ника работала хирургом, и история едва ли входила в круг её интересов, но об этом персонаже она была наслышана. Бабушка, будучи в прошлом деканом исторического факультета, много рассказывала о том времени и в своё время даже выбрала его темой своей диссертации.
Книга была изрядно потрёпана: поля утопали в заметках, сделанных мелким, убористым почерком, некоторые страницы слиплись и пожелтели, часть была вырвана, вырезки из газет служили закладками – было видно, что ей часто пользовались. Ника захлопнула книгу и, поставив на полку, испугано отшатнулась.
Глаза на фото теперь были закрыты. Ей стало не по себе.На негнущихся ногах она подошла к телевизору и включила его. Экран неторопливо разгорелся. Диктор в подчёркнуто строгом костюме рассказывал о политике. Ника не вслушивалась, комната наполнилась далёкими голосами, и ей стало спокойнее.
Девушка открыла шкаф и принялась вынимать одежду. Она извлекала из его недр старомодные платья и одно за другим, печально вздыхая, складывала в большой мусорный мешок. .
Краем глаза она заметила движение, и книга, сорвавшись с полки, полетела вниз, с шумом рухнув на деревянный пол. Ника невозмутимо продолжила сортировать одежду, старательно делая вид, что не заметила этого. Некоторое время ничего не происходило, и она уже было решила, что просто сильно устала, как книга открылась и, зашелестев страницами, застыла на крупной чёрно-белой иллюстрации. Внутри неприятно похолодело. Девушка развернулась и подняла книгу с пола. Лицо бородатого старика выражало плохо скрываемое раздражение и презрение. На иллюстрации, выполненной в изящной, но не слишком умелой манере, было изображено дерево, на суку которого с верёвкой на шее недвусмысленно болталась девушка. В её бледном лице Ника обнаружила некоторое сходство с собой – те же густые, но вьющиеся волосы, то же по-летнему короткое платье.