Утро выдалось смрадным, слякотным, душным: шёл тысяча девятьсот семидесятый застойный год, да что там шёл – тянулся несвежим прогнившим ноябрем, ночи становились длиннее, закаты серели и чахли, и без того грубая московская суета обрастала длинными тенями прохожих, несколько месяцев назад вернувшихся из других миров, где «мандарины, мандарины, недорого!» и «девушка, вы такая красивая, мамой клянусь!». Тёплый нездешний говор покидал головы, дождь рисовал на лице толпы синяки под глазами. Вдалбливал в черепные коробки расписания и графики. «Тук! Заместителя ко мне, Леночка. Что значит ушёл? Рабочий день закончится, когда я скажу!». Кипела жизнь в человечески-муравьиных домах, на человечески-муравьиных тропинках и в человечески-муравьиных парках. Садовое кольцо, его кожа и внутренности, были массой, мягкой, творожной, с изюмом, прогоркшим от потных подмышек завсегдатаев метро и выхлопных газов чаек и новехоньких копеек.
У трамвайных и автобусных остановок мельтешили дядечки, офисные, откормленные домашними Глашеньками, взращённые на котлетах и борщах, курили сигареты, покупали сегодняшние газеты, зажимали сигарету зубами, и расплывалась в эмоциях лощёная щетина, оглашающая заголовки лучше всякого газетчика: дергалась в агонии от анекдотов, пульсировала над кроссвордами, яростно кружила в одной точке, замечая интервью с новоиспечёнными партийными. Рядом с ними студентки вертели хвостом, хихикали: «По последней моде пошила, представляешь?».
И все поглядывали на стройных долговязых инженеров, то и дело по одному, дозировано, стреляющих шагом прочь от метро, к своим институтам и заводам, невнимательных, обязательно собьёт одну студентку, тараторку такую. Пальтишки и плащики мелькали, мелькали… Створки метро хлопали, хлопали. Пульсом неслось в подземелье: «Осторожно, двери закрываются». Долетало до поверхности. Какая-то студентка, рассуждающая все о той же моде, обернулась, как будто кто ее окликнул. Но диктор уже уносилась в грохочущем теле в очередной туннель, и свой голос уносила с собой, чтобы петь и петь свою песнь, тянуть ее от конечной до конечной, не меняясь в тоне, но меняясь в станциях, сколько их! Не запутаться! Не запутаться… Яков нечасто выходил на этой станции. Раньше метро ему почти не приходилось пользоваться: квартиру дали рядом с работой, поворот, два, за угол – и вот они, двери в никуда. Но сегодня день был особенно нестройным, на смотр спектакля в Театре он ехал с важной встречи. Встреча сорвалась. Водитель опоздал. Метро ходит всегда. С интервалом в две минуты. До часу ночи. Это была гонка – догони, или догонят тебя. Яков плутал между столбами и указателями станции Охотный ряд. Недоверчиво косился на эскалатор, как тот равнодушным червяком тянется наверх, наверх, вдохнуть не чёрствого земельного, а московского, свободного, влажного. Воз-ду-ха!