Борис Михайлович Сударушкин
Секрет опричника; Преступление в слободе
Секрет опричника
Часть первая. Засада за иконостасом
Рано или поздно, под старость или в расцвете сил, Несбывшееся зовет нас, и мы оглядываемся, стараясь понять, откуда прилетел зов. Тогда, очнувшись среди своего мира, тягостно спохватываясь и дорожа каждым днем, всматриваемся мы в жизнь, всем существом стараясь разглядеть, не начинает ли сбываться Несбывшееся. Не ясен ли его образ? Не нужно ли теперь только протянуть руку, чтобы схватить и удержать его слабо мелькающие черты? Между тем время проходит, и мы плывем мимо высоких, туманных берегов Несбывшегося, толкуя о делах дня… Случалось неоднократно, что мои встречи, мои положения звучали как обманчивое начало мелодии, которую так свойственно человеку желать выслушать, прежде чем он закроет глаза. Города, страны время от времени приближали к моим зрачкам уже начинающий восхищать свет едва намеченного огнями, странного, далекого транспорта, но все это развивалось в ничто. Несбывшееся, которому я протянул руку, могло восстать только само, иначе я не узнал бы его и, действуя по примерному образцу, рисковал наверняка создать бездушные декорации. В другом роде, но совершенно точно, можно видеть это на искусственных парках, по сравнению с случайными лесными видениями, как бы бережно вынутыми солнцем из драгоценного ящика. Таким образом я понял свое Несбывшееся и покорился ему.
Глава первая. Странный попутчик
События, о которых пойдет речь, начались с неприятности: я не достал билет на вечерний поезд Москва – Ярославль и решил ехать с пересадкой – на пригородной электричке до Александрова, а оттуда добираться до дома на местной, ярославской электричке.
Расположившись у окна, я раскрыл купленный в привокзальном киоске журнал и до того зачитался, что не сразу заметил, как вагон заполнился пассажирами и электричка без остановок миновала несколько дачных поселков.
«Кто и когда основал Москву?» – так назывался журнальный очерк, обративший на себя мое внимание. Поскольку в последующих событиях он сыграет определенную роль, я вынужден хотя бы вкратце передать его содержание, процитировав несколько отрывков.
Наверное, не только для меня, но для многих, кто еще со школьной скамьи твердо запомнил, что Москву основал князь Юрий Долгорукий, заголовок очерка звучал примерно так же, как «Впадает ли Волга в Каспийское море?» или «Действительно ли Земля вращается вокруг Солнца?». Однако автор очерка был на этот счет другого мнения:
«Мы уже привыкли отмерять возраст древних русских городов, используя первые туманные свидетельства о них в летописях. Так, опираясь на сообщение Ипатьевской летописи, мы уверовали, что Москва основана владимиро-суздальским князем Георгием, нареченным позднее Юрием Долгоруким, в 1147 году, когда он позвал к себе в гости черниговского князя Святослава: „Приди ко мне, брате, в Москов“ – и устроил ему „обед силен“.
В своей „Истории государства Российского“ это событие так прокомментировал Карамзин: „Сие угощение достопамятно… По крайней мере знаем, что Москва существовала в 1147 году, марта 28, и можем верить новейшим летописцам в том, что сей князь, приехав на берег Москвы-реки, в села зажиточного боярина Кучки, Степана Ивановича, велел умертвить его за какую-то дерзость и, плененный красотою места, основал там город; а сына своего, Андрея, княжившего в суздальском Владимире, женил на прелестной дочери казненного боярина“.
В данном случае уважаемому историку явно изменило присущее ему чувство добросовестности: в летописном свидетельстве ни слова не сказано о том, что именно в этот год великий князь основал Москву. Больше того, если отнестись к летописному свидетельству более требовательно, то получается, что подлинным основателем Москвы был вовсе не Юрий Долгорукий, а ростовский боярин Степан (в других источниках – Стефан) Кучка, на земли и села которого великий князь, как говорится, „глаз положил“.
Эта версия многим может показаться неожиданной, но сам же Карамзин ее невольно и подкрепляет, заметив, что Москва „долгое время именовалась Кучковом“. Нет нужды лишний раз повторять, что образование названий населенных пунктов по имени их основателей – традиция, уходящая в глубь веков.
Кстати, Карамзин явно не жалует Юрия Долгорукого, заметив, что „он не имел добродетелей великого отца: не прославил себя в летописях ни одним подвигом великодушия, ни одним действием добросердечия, свойственного Мономаховому племени“. Характеристика, прямо скажем, уничижительная, ни в малейшей степени не соответствующая героическому образу бронзового князя-основателя в центре Москвы и нашему школьному представлению о нем.
Вместе с тем в пользу причастности ростовского боярина к основанию Москвы имеются и другие свидетельства. Например, в книге „Топонимия Москвы“ сказано: „Ряд ученых считает, что именно в районе Сретенки находилась в древности усадьба одного из первых „москвичей“ – богатого боярина Стефана Ивановича Кучки. Долгое время память о роде Кучковичей сохранялась в названии старого московского урочища – Кучково поле“.
Это сообщение еще раз подкрепляет версию, что богатый ростовский боярин не просто владел Кучковом, но и основал это селение, из которого позднее, как из зерна, выросла Москва…»