Читать онлайн «Михаил Глинка. Чудные мгновенья»

В феврале 1904 года в Петербурге на Английском проспекте умирала мать известного географа Юлия Шокальского. Бог послал Екатерине Ермолаевне Шокальской трудную жизнь и мирную кончину в восемьдесят шесть лет в окружении сына, снохи и любимой внучки Зинаиды. По дому ходили на цыпочках. По стенам квартиры были развешены географические карты с нанесенными на них маршрутами экспедиций, на полках книжных шкафов лежали раковины, кораллы, куски лавы, необработанного янтаря, морские звезды и прочие разнообразные трофеи из дальних путешествий хозяина.

Старая женщина подозвала внучку и велела открыть ящик стоявшего в углу бюро. Там лежало необычайной красоты гранатовое колье. «Тебе. Еще от моей матери… – проговорила тихо.  – Отцу там… в кладовке у стены… посмотри».

После, уже вернувшись с похорон, заглянули в кладовую и за грудой старого хлама обнаружили портрет без рамы: с изрядно помятого и поцарапанного холста на Шокальских глядела молодая женщина в сильно декольтированном по моде сороковых годов XIX века зеленом платье и наброшенном на плечи бордовом шарфе. Высокую прическу украшала золотая диадема. Со всем этим парадным великолепием резко контрастировало выражение затаенной тоски на бледном лице. «Да это же бабушка!» – догадалась Зина.

Портрет отдали на реставрацию одному из учеников Репина, и вставленный в новую раму, он занял почетное место в кабинете Юлия Михайловича. Всякий раз, смотря на него, Зинаида сожалела, что шею дамы в зеленом не украшают алые гранаты: как бы они ей пошли! Впрочем немудрено, что колье самой Анны Керн бабушка не надела: о ее непростых отношениях с собственной матерью девушка была наслышана.

…Зимой 1837 года петербургские салоны будоражили слухи: в семье Михаила Глинки разлад, супруги с трудом переносят друг друга. Как-то в гостях, где были и композитор с женой, речь зашла о недавней гибели на дуэли Пушкина.

– Все поэты и артисты дурно кончают, – громко заявила Мария Петровна, – вот и Пушкин тому пример!

Глинка изменился в лице, взял благоверную за локоть и, глядя ей прямо в глаза, негромко, но твердо произнес:

– Не думаю быть умнее Пушкина, но из-за такой жены лба под пулю не подставлю.

– Да разве не гадость говорить подобное, коли она женщина умная? – судачили светские кумушки.

– Поживите за Михаилом Ивановичем – еще не то начнете говорить, – возражали другие.

По четвергам у Глинок собирались приятельницы хозяйки. Дамы пили чай и сплетничали, а композитор обязан был занимать их игрой на фортепиано, пением и светскими разговорами. Мария Петровна, говорили ее недруги, мечтает о пышных балах, карете с гербами, покупает без счету дорогие наряды и совсем разорила мужа. Заставила его переменить скромную квартиру на Конной улице на более дорогую в центре. А недавно закатила скандал, требуя новый выезд с четверкой лошадей, – мол, на паре выезжать ей не к лицу.

Юная Катрин Керн слушала и не знала, кому верить. Михаила Ивановича она несколько раз видела лишь издали: еще совсем нестарый мужчина – слегка за тридцать, довольно приятной наружности. Неужто он мог быть домашним тираном? Но, собственно, кто она такая, чтобы в девятнадцать лет судить о чужой семейной жизни? Давно уж пора подумать об устройстве своей, надеяться-то особенно не на кого. Говорят, она недурна, почти как мать.