Читать онлайн «В молчании над морем»

Мам.

Мам.

Кто-нибудь.

Телефон звонит второй раз длинно, протяжно.

Первый не слышала. Чашку мыла.

Вечером чай пили со сливочными вафлями.

Рекламируют что-нибудь или номером ошиблись. Я слышала – раньше так часто бывало, когда родители молодыми были. Спрашивали кого-нибудь, а такого нет. Трубку бросали, и гудки короткие. Никто не объяснял, не извинялся.

Мама рассказывала.

Их квартиру к телефону подключили, когда ей двадцать пять исполнилось.

Двадцать пять. Подумать только. Телефон звонит.

– Мам! – кричу, – мам, может кто-нибудь взять трубку?

По радио звучит застольная песня из «Травиаты», и хочется кружиться по кухне – сегодня проснулась с рассветом от лёгкого и радостного; не от того ли, что впервые за март солнце подсветило задёрнутые занавески ласковым, тёплым?

Папа, привыкший рано вставать и по выходным, заглянул в комнату – Ань, не спишь?

Не сплю.

Вставай тогда – солнце над домами,

Умылась, косичку заплела. Папа сказал, утром мыслям легче – голова свежая, ранняя.

Всегда вставала, слушала папу.

Он добрый, добрый: пошёл в девять к открытию магазина за сливочным маслом. Забыла вчера, забегалась – молоко купила, апельсиновую цедру, даже кондитерскую посыпку. Масло забыла.

– Мам!

Мама заглядывает ко мне – телефон в коридоре, но уже ничего.

– А самой не взять? У нас телевизор, не слышно.

– Я готовлю! – поднимаю руки, испачканные мукой.  – Хочешь, чтобы прихожую мыть пришлось?

– Ты, что ли, мыть будешь?

– А кто?

– Так не звонят уже, – мама заходит на кухню, улыбается. У меня перепутано всё, перемешано, вверх дном – миски, вилки, кастрюли, старый ручной миксер. Духовка греется, но окно открыто – тоже впервые, до того боялась сквозняка, пряталась.  – Да это реклама какая-нибудь. Про медицину. Однажды по глупости им номер оставила – теперь звонят что ни день. Ругайся, не ругайся – без толку.

– Мам, а сколько в духовке держать? Час?

– А ты поставь вначале на полчаса, а потом спичкой проткни.

Мама начинает убирать посуду со стола – ставит в раковину, включает воду.

– Ты раньше помнила.

– Что?

– Про пироги, про всё. Раньше любила готовить, вечно возилась. Манники пекла, шарлотки. Теперь редко-редко подходишь, да забываешь всё больше.

– Только про время спросила, – закрываю духовку. За прозрачной створкой пирог сырой, непропечённый. Мне кажется, что получится несладкий, клейкий. Правильно ли я отмерила сахар? Полстакана написано, но…

Телефон звонит. Мама выключает воду, вытирает наскоро руки полотенцем.

– Надоели. Сейчас скажу, чтобы не звонили больше. Взяли моду. Пройдите обследование позвоночника. Я и без них знаю, что надо пройти. Покоя не дают в выходные.

Мама выходит в прихожую, прикрывает дверь.

Пирог стоит тихо, незаметно. Я сажусь на корточки перед плитой и смотрю на него.

Скоро ли.

Скоро.

Слышу, как по радио тихо и грустно поёт Виолетта.

Помню, как сидели и слушали на двух рядах балкона. Мальчишки вертелись, передразнивали певцов, тихонечко. Но я слышала. Потом смеялись, когда шли к метро. Причмокивали. Видели, как Альфред Виолетте руки целовал, просил, чтобы не умирала. И хотя потом Виолетта встала и стала кланяться зрителям, мне всё равно казалось, что она умерла навсегда, а веселая и яркая женщина – уже не Виолетта. Шла и думала, а мальчишки плевали на тротуар.