Там, где всегда тепло…
Анна Кравцова
© Анна Кравцова, 2018
ISBN 978-5-4490-9316-5
Время, которого больше нет
1
Память похожа на четки – много-много бусин, истертых от перебора пальцами. Или на коробку с катушками диафильмов – можно бережно достать нужную и просмотреть кусочек прошлого. Но хрупкие бусины крошатся меж пальцев, превращаясь в пыль… А изображение диапроектора становиться все неразборчивее…
И тогда остаются вещи. Те, которые помнят.
Помнят пасеку и маленький саманный домик с бревенчатым потолком. Запах бабушкиных беляшей и чак-чака – огромного, с изюмом и орехами, пропитанного медом и похожего на огромный муравейник.
Они помнят деда – осанистого и статного даже в свои восемьдесят, с бородкой – «дзержинкой», сидящего вечером на скамеечке возле дома.
И бабушку – чернявую, смешливую, с крупными рубиновыми серьгами в ушах.
Помнят они и внуков, которые мельтешат, путаются под ногами, проказничают и галдят, потому что их пятеро.
Книга помнит тех, кто её прочел, а с 1957 года их было немало. И можно увидеть пометки карандашом – «…Онегин мне не симпатичен…»
Они помнят тех, кто ушел. И запоминают тех, кто рядом сегодня. Чтобы потом, много позже, рассказать о тех, кто был.
2
Альбом был настоящий.
В бархатной обложке, со страницами из тисненной бумаги с прорезями для уголков фотографий. Пах удивительно – временем, бумагой и чьими-то духами. Чьими, понять сложно, потому что девчонок в семье было четверо.Трое – в маму – Муся, Шурочка и Наденька. И только Клавдия, которую иногда звали Кларой была совсем другая.
Заводная, смешливая и бойкая, она была заводилой и мастерицей по части шуток и розыгрышей.
Мама, строгая и немногословная, приговаривала: «Вертихвостка». Но не ругала.
И только у Клавочки есть очаровательные, но такие провокационные для довоенных времен фото.
Фото есть. А самой Кларочки нет. В 1941 году была угнана фашистами в Германию. Провела в концентрационном лагере четыре года. И умерла, встретив освободителей в воротах лагеря.
3
Мурочка, Мария. Сейчас уже никто так не говорит. Марию, скорее, назовут Машей или Мэри. А тогда – Мурочка. Как у Корнея Чуковского: «Дали Мурочке тетрадь, стала Мура рисовать…» Мурочка не одна у родителей, есть еще две сестрички. Музыку в семье любят все. И поэтому есть граммофон – не новый, но исправный. С блестящим рупором, похожим на цветок вьюнка, с ручкой как у шарманки и звуком, особенным, какой бывает только тогда, когда граммофонная иголочка скользит по вращающейся пластинке. Звук получается не совсем чистый, с хрипотцой, но от этого он еще прелестнее.