Иван Бунин как-то написал шуточные стихи на случай с использованием составных рифм. Молодая русская парижанка, уже прикасавшаяся к "парнасскому перу", с занятной непосредственностью спросила поэта, отчего он не пользуется тем же приемом в серьезных стихах — "ведь у вас получается не хуже, чем у Маяковского". Бунин вспылил — и не ответил по существу. Если бы Бунин удостоил любопытствовавшую ответом, он, возможно, сказал бы следующее: рифма кровь-любовь есть живая реальность, языковая данность, отменить которую мыслимо только вместе с русским языком; в эстетике быть левым значит служить сиюминутному ("На рынок! Там кричит желудок... "); подлинные стихи взывают к высокому в человеке, и наш век тотчас перестанет быть низким, как только мы перестанем упиваться низостью; наконец, для поэта нет лучшей похвалы, чем услышать, что он отстал от времени: ведь это значит, что он противостоит времени, то есть осуществляет сокровеннейшее предназначение искусства.
Я попытался на свой лад воссоздать строй мыслей Бунина — в заботе о читателях, ждущих от поэзии
Сомкнулась картина природы
Сомкнулась картина природы.
Осколки волшебно сошлись.
Пространствовав долгие годы,
На сушу ступает Улисс.
Последние важные части
Вписались в орнамент большой:
Откристаллизованы страсти
Утратолюбивой душой.
Я выяснил, я понимаю
Механику бездн и вершин,
Бестрепетно я нажимаю
Пускатели тайных пружин —
И вещие твари эфира
Являются в должных местах
С ключами от лучшего мира,
Известного в общих чертах.
ТРИ ЕДИНСТВА
* * *
Сердце, золотая
Разуму посредничая в счастьи,
Ты щедрее лампы Аладина,
Выше, повелительнее страсти.
(Дева плотоядная, нагая —
Судорожно рот ее пылает —
Астма безъязыкая, другая,
Тленом дышит, небо застилает... )
Тягостны людские упованья.
Жил я долго, лучшего — не встретил:
Как однажды Батюшков заметил.
(Вызволи безумца, сердцевина,
Высвободи попранное счастье.
Да не уступает плоть едина
Алчущей ненасытимой пасти... )
Милая
Старое, изнаночное имя,
Что ни год. Бесхитростной затее
Жертвую страстными, напускными.
Пьют волокна, сведены в объятья
Вечностью, лишь в смерти расторжимы,
Из глубин священный ток зачатья,
Сердцевины смысл непостижимый.
* * *
Еще ты полон этим днём холодным —
Но счёт закрыт: твой труд, твоя печаль,
Всё то, чем был ты пред лицем господним,
Занесено на вечную скрижаль.
Нет корректуры для последней правки,
Обмолвки не искупишь кровью всей,
Приходит ночь, и ангел очной ставки
Является над совестью твоей.
СВЯЩЕННЫЕ ТАНЦЫ
Ты, помнится, шла босиком.
Пружинил чуть влажный торфяник