Читать онлайн «Клинопись»

Автор Максим Хорсун

Максим Хорсун

Клинопись

Кровь соберу я, скреплю я костями. Создам существо, назову человеком. Воистину я сотворю человеков,Пусть служат богам, чтоб те отдохнули. Чтоб вечно мы слышали стуки сердца,Да живет разум во плоти бога,Да знает живущий знак своей жизни. Не забывает, что разум имеет. Поэма «О все видавшем»,записанная со слов заклинателя из Урука Син-Леке-Уннини

Ишак надсадно ревел у дверей его дома.

Проклятая образина с бельмами на выпученных глазах и трижды проклятый хозяин – прокаженный дервиш! Ведь солнце еще не встало. Еще бы спать и спать… Но куда уж теперь спать?

Он лежал на спине и тяжело дышал. Исподнее пропиталось по́том, а вместе с ним и постельное белье. Влажные тряпки остро пахли; его словно сдобрили специями, завернули в листья винограда и затем уложили в лохань мариноваться… Да, уже утро. Такое же душное и пыльное, как предыдущие десять тысяч, а может, и все сто.

На потолке, окрашенном предрассветным светом в бирюзу, колыхались размытые тени, их отбрасывали ветви молодой алычи, царапающие оконное стекло. Открытая форточка поскрипывала на засоренных песком петлях, спальня наполнялась знойным воздухом: ветер этим утром дул из сердца пустыни.

Что дервиш вместе со своим ослом мог забыть у порога его дома? Как он осмелился вернуться в Пиджент? Или нищему монаху вчера растолковали недостаточно внятно, что все дороги, ведущие в город, для него заказаны?

Он протянул руку, коснулся несмятой простыни на второй половине кровати и ощутил пустоту. Все правильно, Настасья до сих пор гостит в Астрахани. У тетки-бегемотки Марты Изольдовны… Настасья говорит, что больше не может засыпать под вой пустынных шакалов, а просыпаться под молитву муллы. Но на самом деле она не в силах даже на версту отдалиться от могилы их сына, что почил, не прожив и года. Как пить дать и днюет, и ночует на городском кладбище в компании престарелых вдовушек и всенепременных ворон.

Эх, пустота в постели, пустота в душе. Будто ему сейчас легко.

В одиночестве и с бременем государственной службы на плечах.

Ладно, довольно.

Он выбрался из постели, отлепил от плеч и шеи приставшую простыню. Первым делом зажег лампаду перед образами; опустился на колени и, часто крестясь, попросил за упокой души сына Василия и за здравие жены своей, Настасьи Петровны. Помянул матушку, которую он, надо сказать, совсем не помнил, и отца, с которым прибыл в городок на границе Империи шестнадцать лет назад и которого зарезали бандиты в тот же год.

Когда он поднялся с колен, солнце уже сверкало над морем дюн и пришла пора закрывать ставни.

Он подошел к окну и призадумался.

«Сегодня мне опять предстоит разговор с тем юношей. Как же его зовут? Столько лет знаю, а все из головы вылетает; имя-то простое, восточное… Ахмед? Нет. Али? Нет. Аб-дул-ла. Точно! Абдулла, мать его так!»

Он наскоро сжевал кусок черствого лаваша вприкуску с соленой осетровой икрой, выпил кружку горячего чаю с сахаром. Это так – не завтрак, а дрянь, но аппетит отсутствовал вовсе. Затем облачился в мундир (не забыв о белых перчатках); придирчиво осмотрел наган, вложил оружие в кобуру на поясе. Перекрестился. И вышел под солнце. Под сияющее раскаленной белизной солнце.