Михаил Юрьевич Лермонтов
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ
notes
1
Михаил Юрьевич Лермонтов
MENSCHEN UND LEIDENSCHAFTEN
(Ein Trauerspiel)[1]
Посвящается:
Тобою только вдохновенный,
Я строки грустные писал,
Не знав ни славы, ни похвал,
Не мысля о толпе презренной.
Одной тобою жил поэт,
Скрываючи в груди мятежной
Страданья многих, многих лет,
Свои мечты, твой образ нежный;
На зло враждующей судьбе
Имел он лишь одно в пре<д>мете:
Всю душу посвятить тебе,
И больше никому на свете!. .
Его любовь отвергла ты,
Не заплативши за страданье.
Пусть пред тобой сии листы
Листами будут оправданья.
Прочти — он здесь своим пером
Напомнил о мечтах былого.
И если не полюбишь снова,
Ты, может быть, вздохнешь об нем.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Марфа Ивановна Грóмова — 80 лет.
Николай Михалыч Волин — 45 лет.
Юрий Николаич, сын его — 22 лет.
Василий Михалыч Волин, брат Н<иколая> М<ихалыча> — 48 лет.
Любовь, дочь его — 17 лет.
Элиза, дочь его — 19 лет.
3аруцкий, молодой офицер — 24 лет.
Дарья, горнишная Громовой — 38 лет.
Иван, слуга Юрия.
Василиса, служанка 2-х барышень.
Слуга Волиных.
(Действие происходит в деревне Громовой. )
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
ЯВЛЕНИЕ 1
(Утро. )
(Стоит на столе чайник, самовар и чашки)
Дарья. Что, Иван, сходил ли ты на погреб? Там, говорят, все замокло от вчерашнего дождя… Да видел ли ты, где Юрий Николаич?
Иван.
Ходил, матушка Дарья Григорьевна, — и перетер всë что надобно — а барина-то я не видал — вишь ты — он, верно, пошел к батюшке наверх. — Дело обыкновенное. — Кто не хочет с родным отцом быть — едет же он в чужие края, так что мудреного… А не знаете ли, матушка, скоро мы с барином-то молодым отправимся или нет? Скоро ли вы с ним проситесь?
Дарья. Я слышала, барыня говорила, что через неделю. Для того-то и Николай Михалыч со всей семьей привалил сюда — да знаешь ли, вот тебе Христос — с тех пор, как они приехали сюда, с тех самых пор — (я это так твер<до> знаю, как то, что у меня пять пальцев на руке) — я двух серебряных ложек не досчиталась. Ты не веришь?
Иван. Как не верить, матушка, коли ты говоришь. Однако ж это мудрено — ведь у тебя всё приперто — надо быть большому искуснику, чтоб подтибрить две серебряные ложки. Да! тут как хочешь экономию наблюдай и давай нам меньше жалованья и одежи и всё что хочешь — а как всякий день да всякий день пропажи, так ничего не поможет…
Дарья. Это же вина всё на мне, да на мне, а я — видит бог — так верно служу Марфе Ивановне, что нельзя больше. Пускают этих — прости господи мое согрешение — в доме угощают, а сделалась пропажа — я отвечаю. Уж ругают, ругают! (Притворяется плачущею. )
Иван. А можно спросить, отчего барыня в ссоре с Н<иколаем> М<ихалычем>? Кажись бы не отчего — близкие родня…
Дарья. Не отчего? Как не отчего? Погоди — я тебе всё это дело-то расскажу. (Садится. ) Вишь ты: я еще была девчонкой, как Марья Дмитревна, дочь нашей боярыни, скончалась — оставя сынка. Все плакали как сумасшедшие — наша барыня больше всех. Потом она просила, чтоб оставить ей внука Юрья Николаича — отец-то сначала не соглашался, но наконец его улакомили, и он, оставя сынка, да и отправился к себе в отчину. Наконец ему и вздумалось к нам приехать — а слухи-то и дошли от добрых людей, что он отнимет у нас Юрья <Николаича>. Вот от этого с тех пор они и в ссоре — еще…
