Читать онлайн «Амнистия таланту. Блики памяти»

Владимир Огнев

Амнистия таланту

Блики памяти

Путешествия дарили мне не только темы статей и эссе, но и радость узнавания людей и характеров…

В сотнях записных книжек, в дневниках — записи живых черточек многих известных писателей. Блики памяти о них с годами вспыхивают то мудростью народного опыта, то игривым анекдотом.

В книжках — скоропись, намек, зарисовка для будущей картины, какие-никакие наводки на тему…

Конец шестидесятых. По приглашению Мирзо Турсун-заде мы с женой в Таджикистане.

Мирзо рассказывает: “В годы войны один писатель приходит в горсовет. “Слушай, — говорит он председателю, — света нет. Как писать, а?” Тот отвечает, подумав: “А Фирдоуси как писал? Тогда электричества не было. ” — “Да, — отвечает писатель, — но и горсовета тогда не было!. . ”

Как-то польский классик Ярослав Ивашкевич пригласил меня сопровождать его в поездке на Украину. Поехали из Москвы чины, известные полонисты, Давид Самойлов. Под Киевом в ресторане “Млын” (“Мельница”) нам устроили грандиозный, чисто украинский, то есть обильный, пир. Я сидел рядом с главой русской делегации, функционером. По левую руку от меня — уже тогда известный украинский поэт Иван Драч. Напротив нас — Ивашкевич и Микола Бажан. И вот, привыкший к роли постоянного Хозяина, наш родной функционер, успевший пропустить не одну стопку горилки с перцем, говорит тост: “Приветствуем вас, наших дорогих украинских ГОСТЕЙ…”. Я толкаю его под столом ногой. Поправляю: “ХОЗЯЕВ”. Он, прерывая тост, удивленно смотрит на меня. Неловкая тишина. И тут ироничный Драч, нараспев и как бы вполне добродушно разряжает обстановку: “Та что там, Владимир Федорович, — все мы гости на этой грешной земле!”

А вы говорите, что украинцы ни с того ни с сего помешались на этой самой самостийности…

* * *

25 мая 1966 года. Протокол 10/35. Постановление Правления Московского отделения СП РСФСР, осуждающее так называемое “Письмо 63-х” писателей в защиту А. Синявского и Ю. Даниэля.

Вспоминаю, как пришла ко мне Рая Орлова с текстом, тогда еще 3-х, а не 63-х. Он вызвал у меня несогласие. Что значит: возьмем на поруки? Выходит, что мы тоже считаем этих ребят преступниками, — сказал я. Иначе нельзя — считала Орлова. Помню, что первыми стояли подписи Эренбурга, Паустовского и еще кого-то. Я упирался: надо писать иначе.

— Напиши свой текст, — съязвила Рая и пошла к выходу.

Получалось, что я трушу. И я поставил свою подпись, продолжая оставаться при своем мнении.

В трамвае, протискиваясь к выходу — это было примерно через неделю — я поздоровался с Львом Гинзбургом. Выходили оба у Аэропорта.

— Слушайте, что вы делаете? — Лева, как всегда, был ироничен, зеленые глаза смеялись. — Вы подписываете не письма, а доносы на самих себя! Оставляете без работы стукачей… Ну, подписали. Ах, герои!

— А ты откуда знаешь, что подписываем?

— В нашей среде все всё знают. Володя, я тебе говорю — твое дело слушать, не слушать. Но вы только дразните… — Он быстро осмотрелся, поворачивая тяжелое туловище. Шеи у Левы не было. — Будет хуже, не лучше. Всем хуже. — Зеленые глаза Левы, как всегда, смеялись. — Ну, будь.