Эмилия Остен
Королевский выбор
Глава 1
Ночь ложилась на город кольцами, словно большая змея. Сначала исчезло море – вечное море, бирюзовое, синее, зеленое – как того пожелает Господь Бог, какое у Него будет настроение! Море пропало, растворившись в серой дымке облаков, и вдруг оказалось, что никакая это не дымка, а тьма. Тьма легла, обвила, расплескалась. Потом, следующим своим кольцом, темнота-змея охватила берег; сгинули мачты парусников в порту, пышные сады, спускавшиеся по склонам туда, где вечно кипит прибой. И, наконец, открыв громадную пасть, где, словно острые зубы, сияли первые вечерние звезды, тьма поглотила центр города – и замок пал, провалился в ее желудок.
Но вот вспыхнули цепочки фонарей – улицы протянулись ожерельями, в порту зажгли костры и запалили дрова в бочках, обитых изнутри железом, и в домах вспыхнули окна, и во двор вынесли факелы. Темнота шипела, плевалась и отползала. Окончательно она отступит только утром, с первыми лучами рассвета.
– Тебе не надоело смотреть?
Рамиро пожал плечами. Он стоял, заложив руки за спину, у окна, длинного и узкого, словно шпага. Здесь, в новой части замка, окна были побольше, чем в старой – именно потому Рамиро когда-то выбрал себе эти комнаты. В старой части, где по традиции предпочитал обретаться отец, в окошко даже плюнуть трудно. Бойницы в стенах толщиной с человеческую жизнь, вот там что, а не окна.
Маравийоса окутывалась шафранным сиянием вечерних огней. Огни плыли по улицам – это фонари и факелы; и огни двигались в море – это рыбацкие шаланды возвращались в порт. Рамиро представил, как скрипят сейчас весла в уключинах, как плещется в парусе беззаботный ветер, как ругается рулевой на упавшую дымку – ни черта же не видать, как есть, ни черта! И волна плещет в борт, и дома ждет жена, полнотелая, румяная. И ужин.
Рамиро глубоко вдохнул вечерний воздух и отвернулся от окна.
– Ну что? Свечи зажжем? – спросил Лоренсо.
– Зови.
Лоренсо дотянулся до колокольчика и позвонил; тут же дверь распахнулась – караулили под нею, там всегда караулят, – вокруг замельтешили, и свечи зажглись как бы сами собой. В их нервном, подрагивающем сиянии стало видно собеседников. Лоренсо сидел, перекинув ногу через подлокотник роскошного кресла и покачивая начищенным сапогом. К носу сапога приклеился блик.
Прислуга на Лоренсо смотрела искоса – сколько уже лет прошло, а не привыкла, что он тут сидит, а не стоит, согнувшись в поклоне.
Рамиро застыл у окна; руки, сложенные за спиной, заставляли держаться прямо. Он устал так, как устает человек, не первый год работающий с раннего утра и до глухой ночи; спина норовила согнуться, но ее держало воспитание.
– Ужин, ваше высочество? – один из слуг стоял рядом.
– Позже.
– А ну, все вон, и побыстрее! – лениво велел Лоренсо, и слуги попятились – послушались.
Лоренсо попробуй не послушайся. У него даже ленивые интонации со стальным отливом, и глаза стальные, и волосы, словно пеплом припорошены, и ходит он так, что одной походки его боятся. Рамиро немного ему завидовал – так, как может завидовать младший старшему, который, тем не менее, состоит у него же на службе. Лоренсо де Ортис – меткая рука, говорили про него. Лоренсо – сквернослов и ловелас. Лоренсо – безжалостный убийца, мартовский кот, обманщик, любитель почестей.