Валериан Скворцов
ЖУРАВЛИ НА ХОЛОДНОМ ВЕТРУ
1
Просека сквозь ельник, сползавший к Волге, контуром походила на чашу. В чаше до краев стояла серая ночная река. Когда Севастьянов, дробя шаг на крутизне, скатился на зализанный водой песок, на другом берегу запустили трактор. Кормившиеся на отвалах пахоты чайки лениво взметнулись вокруг осветившейся кабины.
Катер-паром, едва притащившийся с той стороны, обдал вонью пролитой солярки. С борта вода казалась жестяной. Чеканка, оставленная на ней кормой, так и держалась под высоким и светлым небом. А еще вечером оно провисало от набухавших туч. Май... «Погода больно изменчивая, давление скачет резко... Старикам плохо, вот и помер», — сказал, нажимая на «о», участковый уполномоченный по телефону о Васильеве, на дачу которого Севастьянов теперь добирался из Москвы.
Паром, видимо, делал последний рейс. Штурвальный, переговариваясь заспанным голосом с матросом-швартовщиком, ругал за пролитую солярку тракториста, которому слил в долг горючего. В проблесковых всполохах сигнального фонаря с ходовой рубки появлялась и исчезала корзина с кроликами.
Дом стоял двумя километрами ниже пристани. Издали Севастьянов разглядел, что у изгороди топчутся четверо или пятеро.
Человек, стоявший затылком к луне и потому как бы не имевший лица, сказал:
— Сука. Никого не подпустит.
— Чепуха какая-то, — ответил другой. По голосу Севастьянов определил Василь Василича, колхозного счетовода и в прошлом друга покойного.
— Совсем одинокий оставался... Собаки, в особенности сучки, это понимают и никого не подпускают... Как собаковод авторитетно заявляю. А теперь он, помер. Подавно не подпустит. По ее мнению, мы съедим труп.
— Что?
— Съедим, говорю...
Кем он работал-то?Это относилось уже к Севастьянову.
— В каком смысле?
— Ну, в какой должности?
Теперь понятые и собаковод, оказавшийся в милицейской форме без знаков различия, и второй милиционер — лейтенант, звонивший в Москву, смотрели не на овчарку за оградой, а на Севастьянова.
— Бухгалтером.
Овчарка, тревожно тянувшая морду в их сторону от шезлонга, в котором, завалившись на бок, лежал покойник, взвыла.
— Бухгалтером, говорю...
— И так жил?
Собаковод дернул подбородок на бревенчатое строение с верандой вокруг второго этажа и колоннами под ней, как у барской усадьбы.
— Все живут как могут, — сказал Севастьянов.
— Как это?
— По-своему... Ну, что разговаривать. Уймите собаку.
— Придется застрелить. Давно уж ждем... не подпускает.
— Тогда — я, — сказал Севастьянов.
— Мы не имеем права доверять оружие, — проокал лейтенант.
— Да я не о том. Я сам ее успокою...
Бумажник, полученный на день рождения позавчера в этом доме, зацепился застежкой в кармане пиджака. Севастьянов рванул его. Может, шершавая слоновая кожа хранила запах живого и собака поймет?
Лейтенант, перекинув руку за калитку, мягко оттянул задвижку. Фамилии его Севастьянов не помнил, хотя тот назвался по телефону. Года два назад он появлялся на даче, интересовался: не доводилось видеть в заводях угнанную лодку?. . Кивнул Севастьянову, мол, давайте.