В школьные годы я имел обыкновение рисовать на полях тетрадей карикатуры на писателей, произведения которых мы изучали. С присущей пятнадцатилетнему подростку жестокостью я изображал их в гротескном виде. Например, нос Цицерона украшала огромная бородавка. Золя целиком умещался за стеклами своего пенсне, лоб Виктора Гюго был настолько велик, что доставал до небес, Ламартин окунал свое перо в озеро фиолетовых чернил, Франсуа Коппе носил сердце на перевязи, а Шатобриан заливался горючими слезами, любуясь собой в зеркало... Что же касается Вийона, которого я рисовал на уроках глубокоуважаемого Марио Рока в Коллеж де Франс, то он скорее походил на Шарля Трене из «Зачарованной дороги», нежели на человека, которому свойственны все земные пороки.
Словом, я изображал их такими, какими они представлялись мне, когда я читал между строк их биографические очерки. От этой привычки мне так и не удалось избавиться... И даже тогда, когда я работал над другими книгами, писал «Любовные истории в истории Франции» или описывал свои приключения в парижских сектах, я продолжал машинально рисовать карикатуры на знаменитых людей. В этой книге я постарался изложить словами то, что рисовал карандашом. Их импровизированные портреты имеют скорее карикатурное, нежели реальное сходство. Короче говоря, они напоминают тех человечков, которых я когда-то непринужденно рисовал на полях своих ученических тетрадей.
ОТРОЧЕСТВО БАЛЬЗАКА, ИЛИ ВОСПИТАНИЕ ГЕНИЯ
Монотонно тянется урок по древней истории. Стоя у доски, на которой дежурный написал «5 июня 1809 года», учитель равнодушно рассказывает о галльской войне:
— И тогда Цезарь соединился со своим полководцем Лабиенусом.
В третьем ряду краснощекий ученик, подперев щеку рукой, демонстрирует полнейшее равнодушие к античному Риму. Он мечтает, устремив взор на растущий во дворе платан, несколько веток которого заглядывают в окно.
— Месье Бальзак, о чем вы думаете? Опять витаете в облаках?
Тридцать пар глаз исподтишка наблюдают за тем, кого учитель только что окликнул своим скрипучим голосом.
Бедняга, погруженный в свои мечты, даже не пошевелился.— Месье Бальзак, я к вам обращаюсь.
— Ну же, Оноре, ответь,— шепчет ему сосед по парте.
Мальчик открывает, наконец, свои огромные глаза и с удивлением оглядывает учителя, своих товарищей, старый класс Вандомского коллежа. Словом, ту действительность, от которой мечты унесли его далеко-далеко. Как человек, которого только что разбудили, он не торопится стряхнуть сон окончательно. Наконец, он сглатывает слюну и бормочет:
— Мой генерал! О, святой отец...
Весь класс взрывается от хохота.
Учитель, почтенный ораторианец, подходит к его парте.
— Вы, как обычно, бездельничаете! Мало того, вы насмехаетесь над учителем. Отправляйтесь в карцер!
Лицо Оноре вспыхивает.
— Хорошо, отец мой...
Он встает, но учитель останавливает его:
— Покажите мне вашу работу!
Оноре, краснея, протягивает тетрадь.
— Вы не только ленивы, месье Бальзак, но и безмерно горды.
Демонстрируя тетрадь классу, учитель продолжает сухим тоном: