Читать онлайн «История принципов физического эксперимента от античности до XVII в.»

Ахутин А. В.
Точность наук и строгость философии.

Ничто не забывается так быстро и прочно, как то, что порою удавалось уяснить философии. Ничего нового я сказать не имею, в лучшем случае, − припомнить.

1. Специалисты в науках, именуемых точными, не находя нужной точности в философских домыслах, считают их спекулятивными: точное (и частное) знание заменяется-де здесь общими умствованиями. Правда, латинское speculatio просто перевод греческой theoria, а точность точных наук коренится в их теоретичности, (в том, чем геометрия, например, отличается от землемерия), но не в словах ведь дело. Дело в том, что философия вообще не наука, ни точная, ни гадательная. Хотя это вовсе не значит, что она не имеет отношения к проблеме точного знания. Напротив, − имеет и самое прямое: именно точность точного знания и есть ее проблема. На вратах в Академию философии по сей день различима надпись: «Негеометр да не войдет!», но войдя в эти врата, «геометр» будет заниматься не геометрией. Науки, которые мы, недолго думая, считаем точными, точны и успешны, пока о самой точности думают не долго. Стоит, однако, вдуматься, «спекулятивно» (нет точной науки о точности) всмотреться в то, что делает знание точным, как тут открываются апории, антиномии, парадоксы, т. е. невозможность точности именно там, где она должна находиться. Только в идеально точной геометрии открывается несоизмеримость, только предельно точное (квантовое) измерение делает неопределенным измеряемое. Парадокс, в частности, и такой: точные науки работают, пока приблизительны, озаботившись же своей точностью, работать перестают, а впадают в философские спекуляции.
Спекулятивная сосредоточенность мысли на внутренних, логических (онто-логических) проблемах точности, т. е. на том, что делает знание знанием, придает мысли ту форму строгости, которая делает ее философской.

2. Именно вопрос о точности знания образует границу между точными науками и философией. Для Платона, чем точнее ремесло, тем ближе оно к философии.
Архитектура, например, точнее музыки. Музыка строит «созвучие не на размере, но на упражнении слуха», строительное же искусство пользуется мерами и орудиями, вроде наугольников и отвеса. Впрочем, чистая гармония («гамма») также определяется мерами: отношениями чисел. Все определяется в своем собственном бытии вместе с пределами-мерами, выражаемыми в отношениях чисел (Филеб. 26d). Искусство арифметики, в свою очередь, делится на «прикладное» − тех, кто что-либо подсчитывает, и «теоретическое» − тех, кто занимается самими числами. Вот это «искусство» и есть «искусство философствующих (τῶν φιλοσοφούντων)» (Филеб. 55е-56b; ср. там же, 51e; RP. 522bc). Предмет «нашего» − философского − исследования «искусство, рассматривающее то, что ясно, точно и наиболее истинно (τὸ σαφὲς καὶ τἀκριβὲς καὶ τὸ ἀληθέστατον)» (Ibid. 58с). Философски «наиболее истинное» (τὸ ἀληθέστατον) усматривается так, как если бы оно было и «наиболее точным» (ὡς οἷόν τε ἀκριβέστατα) (RP. 484d). Внимание, сосредоточенное на «устойчивом, чистом, истинном», на «тождественном себе» − и в этом смысле точном, − есть «мысль о существенно сущем (περὶ τὸ ὂν ὄντως ἐννοίαις)», т.